Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

Рядом же с этой властью в XV-XVI вв. во главе административного и социального московского порядка находилось московское боярство, ис­тория которого с таким интересом и успехом изучалась в последние деся­тилетия. Однако это изучение не привело еще исследователей к едино­мыслию. Не все одинаково смотрят на положение боярства в XVI веке. Одним оно представляется слабой политически средой, которая, вне слу­жебных отношений, не имела ни внешнего устройства, ни внутреннего согласия, ни влияния на массы и, стало быть, не могла выступить на борь­бу с властью за какой-либо сословный интерес. С этой точки зрения гоне­ние Грозного на бояр объясняется проявлением ничем не оправдываемо­го тиранства. Другим наблюдателям, напротив, боярство представляется как олигархический, организованный в партии круг знатнейших фами­лий, которые стремятся к господству в государстве и готовы на явную и тайную борьбу за влияние и власть. Такая точка зрения освещает поли­тику Грозного относительно бояр совершенно иначе. Грозный только оборонялся от направленных на него козней, "за себя стал", по его собст­венному выражению. Наконец, третьи не считают возможным ни отри­цать политических притязаний боярства, ни преувеличивать значения происходивших между властью и боярами столкновений до размеров пра­вильной политической борьбы. Боярство, по этому последнему взгляду, было родовой аристократией, которая притязала на первенствующее по­ложение при дворе и в государстве именно в силу своего происхождения. Но эти притязания не имели в виду ограничить державную власть или вообще изменить государственный порядок. В свою очередь, и власть до середины XVI века не противоставляла ничего определенного боярским притязаниям, не подавляла их систематично и круто, но вместе с тем и не считала для себя обязательным их удовлетворять или даже признавать. Неопределенность стремлений и взглядов вела к отдельным, иногда очень крупным, недоразумениям между государем и слугами, но принципиально вопрос о взаимном отношении власти и боярства не поднимался ни разу до того времени, пока дело не разрешилось опричниной и казнями Гроз­ного. Это последнее мнение кажется нам более вероятным, чем прочие. * В XVI веке московское боярство состояло из двух слоев. Один, более древний, но не высший, состоял из лучших семей старинного класса "вольных слуг" московского княжеского дома, издавна несших придвор­ную службу и призываемых в государеву думу. Другой слой, позднейший и знатнейший, образовался из служилого потомства владетельных удель­ных князей, которое перешло на московскую службу с уделов северо­восточной Руси и из-за литовского рубежа. Такую сложность состав выс­шего служилого класса в Москве получил с середины XV века, когда по­литическое торжество Москвы окончательно сломило удельные дворы и стянуло к московскому дворцу не только самих подчиненных князей, но и слуг их - боярство удельных дворов. Понятно, что в Москве именно с этого времени должно было приобрести особую силу и важность мест­ничество, так как оно одно могло поддержать известный порядок и со­здать более или менее определенные отношения в этой массе служилого люда среди новой для него служебной обстановки. Местничество и пове­ло к тому, что основанием всех служебных и житейских отношений при московском дворе XVI века стало "отечество" лиц, составлявших этот двор. Выше прочих по "отечеству", разумеется, стали титулованные се­мьи, ветви старых удельных династий, успевшие с честью перейти со сво­их уделов в Москву, сохранив за собой и свои удельные вотчины. Это, бесспорно, был высший слой московского боярства; до него лишь в ис­ключительных случаях служебных отличий или дворцового фавора под­нимались отдельные представители старых некняжеских боярских фами­лий, которые были "искони вечные государские, ни у кого не служивали окромя своих государей" московских князей. Эта-то избранная среда пер­воразрядных слуг московского государя занимала первые места везде, где ей приходилось быть и действовать: во дворце и на службе, на пирах и в полках. Так следовало по "отечеству", потому что вообще, выражаясь словами царя В. Шуйского, "обыкли большая братья на большая места се- дати". Так "повелось", и такой обычай господствовал над умами настоль­ко, что его признавали решительно все: и сами бояре, и государь, и все московское общество. Быть советниками государя и его воеводами, руко­водить политическими отношениями страны и управлять ее областями, окружать особу государя постоянным "синклитом царским" - это счита­лось как бы прирожденным правом княжеско-боярской среды. Она сплошь состояла из лиц княжеского происхождения, о которых справед­ливо заметил В.О. Ключевский, что "то все старинные привычные власти Русской земли, те же власти, какие правили землей прежде по уделам; только прежде они правили ею по частям и поодиночке, а теперь, собрав­шись в Москву, они правят всей землей и все вместе". Поэтому прави­тельственное значение этой среды представлялось независимым от по­жалования или выслуги: оно боярам принадлежало "божией милостью", как завещанное предками родовое право. В "государеве родословце" прежде всего искали князья-бояре опоры для занятой ими в Москве высо­кой позиции, потому что рассматривали себя как родовую аристократию. Милость московских государей и правительственные предания, шедшие из первых эпох московской истории, держали по старине близко к престо­лу некоторые семьи вековых московских слуг некняжеской "породы"; вроде Вельяминовых и Кошкиных. Но княжата не считали этих бояр рав­ными себе по "породе", так как, по их словам, те пошли "не от великих и не от удельных князей". Когда Грозный женился на Анастасии, не быв­шей княжной, то этим он, по мнению некоторых княжат, их "изтеснил", - "тем изтеснил, что женился, у боярина своего дочерь взял, понял робу свою". Хотя говорившие так князья "полоумы" и называли царицу-робу "своею сестрою", тем не менее с очень ясной брезгливостью относились к ее нетитулованному роду. В их глазах боярский род Кошкиных не толь­ко не шел в сравнение с Палеологами, с которыми умел породниться Иоанн III, но не мог равняться и с княжеским родом Глинской, на которой был женат отец Грозного. Грозный, конечно, сделал менее блестящий выбор, чем его отец и дед; на это-то и указывали князья, называя рабой его жену, взятую из простого боярского рода. Этому простому роду они прямо и резко отказались повиноваться в 1553 году, когда не захотели целовать крест маленькому сыну Грозного Дмитрию: "а Захарьиным нам, - говорили они, - не служивать". Такая манера князей-бояр XVI века свысока относиться к тому, что пошло не от великих и не от удельных князей, дает основание думать, что в среде высшего московского боярства господствовал именно княжеский элемент с его родословным гонором и удельными воспоминаниями.