Очищение молитвой

Дуров очнулся от того, что кто-то похлопывал его по щекам. Как так получилось, что он вырубился? Сначала погас свет, и этот голос, и эти слова… И он поплыл, поплыл, и так легко и сладостно было на душе, его уносило отсюда прочь, куда-то туда… туда. А потом тьма стала исчезать, какой-то мягкий свет начал пробиваться отовсюду, освещая весь бункер, и там, в этом свете были они… его друзья, офицеры, погибшие и ушедшие наверх. Они все были здесь, рядом с ним, живые. Они улыбались! Он звал их, кричал, но отчего-то они не слышали его. А вокруг, наполяя полуосвещённые коридоры и залы, звучала молитва, и маленький седой старец в утлой рясе кланялся, и свет прибывал. И от этого было так тепло, так хорошо, всё сразу стало понятно… И он спросил второго монаха, стоящего рядом с ним: «Он — святой?!». Но тот вдруг воспарил над полом, раскинув руки, и на глазах его ряса, рваная и потрёпанная после боя с нежитью вдруг превратилась в кристально-белое одеяние и прозвучал ответ: «ДА!!!!». И вот теперь кто-то хотел забрать его оттуда, обратно, в этот мир, а покидать тот — ну так не хочется! Дуров, стараясь отринуть эти потуги, застонал. Щурясь, он приоткрыл глаза.

— Ну вот, вот и хорошо. — добрые глаза отца Зосимы были прямо перед ним. — Очнулся.

Вернувшись, Дуров поднял глаза к потолку — как и раньше, под ним, изредко помигивая, горела красная лампа.

— Я… — проскрипел он. — Что это было?

— А что было? — нагнулся над ним брат Софроний.

— Ну это. Сначала свет погас, а потом… потом другой появился. И все вернулись…

— Кто — все? — снова переспросил Софроний.

— Все ребята наши. Кто ушёл, и кто… умер уже. А ты — летал…

— Я? — удивлённо ткнул себя в грудь келейник.

— Ты. В белом весь. — при этих словах брат Софроний перекрестился.

— Давай-ка вставать, Алексей. — подхватил его под плечи старичок. — Мало-ли что померещится. Вот так.

Отец Зосима поднял Дурова на ноги, и поддерживая, довёл до стула. Тот грузно упал на него. Старик было направился к столу, но Дуров вдруг ухватил его за рукав.

— Постойте, батюшка. — хрипло попросил он, и отпустив рукав рясы, извинился, глядя на свою руку, — Вы простите. Скажите — это ведь всё есть, да?

— Что? — удивился такому малопонятному вопросу старец.

— Этот… другой мир. Где все живы.

Отец Зосима задумался на пару секунд, а затем присел рядом, глядя прямо в глаза Дурову.

— Ну конечно, он есть, Алексей. Конечно есть.

— А вы знаете, как всё будет?

— Я?! — ещё больше удивился старец. — Откуда ж мне? Только Бог знает.

— С нами. Что будет с нами? Ведь вы же прочли эту книгу…

— Ах вот ты о чём. — сообразил наконец отец Зосима. — С нами… Ведь книга — не компьютер. Может быть так, а может — и эдак. Господь человеку дал великий дар — собственную волю и право поступать по ней. Поступишь так — и будет одно, эдак поступишь — другое. Ничего не предопределено. А многое в книге и вообще сокрыто… Пока. И чтобы стереть эти белые пятна, знаешь ли ты, что нам потребно совершить?

— Что, батюшка?

— А подняться прямо сейчас, и пойти к твоему полковнику. Там, я уверен, многое из сокрытого откроется нам. Так что, отведёшь нас?

* * *

Поворот ключа, и дверь распахнулась. Он сидел на сетке кровати, мерно раскачиваясь вперёд и назад, и что-то бормотал себе под нос. Его руки обтирали одна другую, резко, нервно, однообразно, а голые ступни отбивали от бетонного пола странный ритм. Казалось, приход Дурова с новыми, незнакомыми ему людьми в рясах никак не заинтересовал его.

Отец Зосима, сконцентрировав своё внимание на самом Снедалине, не сразу и понял, что же он видит перед собой. Понимание пришло чуть позже, спустя минуту, или две…

Все стены, окрашенные снизу светло-голубой масляной краской, и выше, просто побеленные, были мелко-мелко исписаны. Исписаны странными, но такими знакомыми старому монаху символами, цифрами, местами были рисунки, но в полутьме комнаты, скудно освещённой единственной лампой, льющей мутный свет, он рассмотрел их не сразу. Даже потолок в некоторых местах — тех, видимо, до которых Снедалин мог добраться, используя тумбочку — был покрыт этими письменами. И когда отец Зосима наконец понял, что видит перед собой, он истово перекрестился.

— Святый Боже… — прошептал старик, инстинктивно сделав шаг назад и наткнувшись на стоящего за ним Дурова. Снедалин, не обращая никакого внимания на своих посетителей, продолжал раскачиваться, бормоча что-то еле слышно и однообразно. Софроний же, до того смотревший на стену немигающим взором, перекрестился, и выбежал из комнаты.

— Вот об этом я и говорил, батюшка. — подхватил пошатнувшегося старика майор. — Я, знаете ли, стараюсь не смотреть на это его творчество. Мне оно совершенно не понятно, а непонятное — пугает. Теперь и вы увидели. Как думаете — что это всё может значить?

Отец Зосима замер, смотря сквозь проём двери то на Снедалина, то на стены, плотно покрытые символами и цифрами. На вопрос Дурова он не ответил, и тот положил руку на плечо старика.

— Батюшка?!

— А… Простите, Алексей. — дёрнулся тот.

— Что это всё значит, отец Зосима?