Очищение молитвой

За время своего служения отцу Зосиме, брат Софроний настолько проникся любовью к старику и важностью его миссии, что не представлял себе исхода её таким, что старца не станет. Он и не думал о такой возможности: отец Зосима, сама скромность, мудрость, уверенность, как может его не стать?! К тому же известно — теперь не умирают, а тяготы и лишения их пути вроде бы остались позади. С Божьей помощью и чудотворным старцем они достигли искомого, исход — вот он, рядом, и тут… Кто ж выдержит такое?! С последним вздохом старца мир брата Софрония рухнул. Словно крохотного младенца, кровиночку свою, нёс на руках бездушное, невероятно лёгкое тельце старика брат Софроний из той злосчастной комнаты вон. Лишь пустота в глазах молодого монаха, а более и ничего. Ему бы рыдать, да в душе такая пустота, словно вымели её начисто добросовестные монастырские трудники перед великим праздником. И всё бессмысленно, глупо, несущественно теперь; сама жизнь его, Софрония, не имеет смысла, нет фундамента, лишь трещины, лишь пустота. Так значит вот как посетил Ты его, Господи! По грехам; дал цель — и подрубил крылья, когда она уж вот; дал жизнь во славу Свою — и прибрал в самый ответственный момент! Бог дал, Бог взял! К чему её подобие Софронию?! Упокоить любимое тело — и прочь, наверх! Софроний не Глеб, его достоинств в нём нет, одно лишь — любовь к старцу, и что теперь?! Избрать долю брата, встретить лицом к лицу страшное, неминуемое, и отдать её, так отдать, как отдал брат Глеб… Брат Софроний уже укрепился в таком решении, но словно привязанный или приклеенный чем-то прочным, никак не мог оторваться от тела любимого старца. И рыдая над ним, вдруг подумал: а что бы сам отец Зосима сказал ему, явись он вот сейчас в чудесном сиянии? Ведь призраки — они реальны… Но нет, это не может быть с отцом Зосимой, как?! С любым, наверное, может; но только не с ним! А решения такого старец вряд ли бы одобрил. Глянул бы прищурившись, как бывало — не осуждающе, нет — и сказал бы: «Что ж это удумал ты, отрок?! Видано ли сие: на смерть обрекаться?! Тяжкий, тяжкий грех! Грех грехов! И кто говорит?! Монась!!! Ступай-ка, подумай зрело: для того ли Господь — Батюшка дар жизни тебе преподнёс, чтоб ты с ним так, с даром Божиим?! Нет бы о деле радел; дак нет же — на худое врагу поспешествуешь! Ниии, и слова не скажи мне! Ступай!!!». И топнул бы ногой своей, этак вот… Эх, тяжко как без доброго напутствия твоего, отче! И словно сам отец Зосима незримо подталкивал его, Софроний вдруг прозрел: да что ж это он! Отдал жизнь за други своя брат Глеб, внезапно оставил сей мир старец — Софроний остался один. Один из тех, кто нёс чудесную книгу, исполняя древнее пророчество неведомого монаха. «…он один, пока не явятся с востока те, что ходят по ветрам.» Так вот чьё одиночество предрекает книга, вот кому выпало встречать неведомых «ходящих по ветрам»! Сколь прозорлив был старец, растолковав своим спутникам истинный смысл замысловатых строк! И как же можно предать его, выбрав простой и бесславный путь — путь самоубийства?! Для того ли страдал сарик, терпел лишения; для того ли попрал толпы нечисти святою молитвой своей?! Нет, нет же!!! Он, Софроний, недостойный, принял эстафету старца своего, таков промысел Господа. А у Господа не бывает пустого, бессмысленного.

Такова судьба твоя, монах. Как и другие до тебя, понесёшь ты крест свой до самой до Голгофы своей. Христос терпел, и тебе велел!!! И уж было совсем пал Софроний в душе своей, как вдунув добрые мысли в его страждущую главу, Господь свершил чудо! Отец Зосима, тяжело и шумно вдохнув, открыл свои очи…

— Батюшко!!! Батюшко! — вскинул руки Софроний и пал на колени перед лежащим старцем. — Жив! Господи Святый мой! Слава Тебе!

Услышав завывания своего келейника, отец Зосима вернулся уже окончательно. Рой образов в голове испарился куда-то, словно и не было их, осталась только боль в глазах и боль в душе. Тихо шурша своими лапами, к старцу возвращалась память. Медленно, неслышно отворила двери разума, пятясь вошла, взорвав больную голову старца. Отец Зосима застонал, зашевелился…

— Батюшко! Родной! Да что же я? — бросился к старику Софроний. — Не молчи!

— Сорониюшка… — прошептал старец сухими губами. — Пить дай…

Я сейчас! Сейчас я…, - попятился монах, и, повернувшись, бросился в кладовую, где в чанах была отфильтрованная для питья вода. Вернулся он через минуту, вбежал, расплёскивая из кружки воду.

— Вот, батюшко. Пей, родной! — поднёс он кружку к потрескавшимся губам старца. Тот глотнул, потом ещё. Вода замочила его седую бороду, испачканную в засохей уже крови.

Испив, старец повернул голову к стоящему на коленях перед ним Софронию.

— Ведаешь, что видел, сынок? — тихо прошептал отец Зосима.

Тот затряс головой в отрицании.

— Не ведаешь… — укоризненно пробормотал старый монах. — Помоги подняться, сынок.