Очищение молитвой

— Ты не торопись, Алексей. Присядь-ка. Давай поговорим.

Дуров послушно опустился обратно на стул, поставив пустую банку.

— Молчишь? — прищурился отец Зосима.

— Стыдно. — потупившись, ответил тот.

— Знаю. Что понял ты из увиденного? — спросил старец, и Дуров задумался — вопрос простой, но сразу не ответишь.

— Бог — есть. А я — говно.

— Ну-ну. — отмахнулся старик. — Бога знать обязательно, но и себя уничижать так вот — нехорошо. Послушай старика, повидавшего немало — ты не самый худой человек под этим небом.

— Я-то? — привстал Дуров. — Да я… Да мне…

— Ты сядь, сынок, сядь. Послушай. Бог даёт каждому крест нести исключительно по силам его. И мы каждый несём свой. Вся жизнь человека — крестный путь на голгофу, и у каждого она своя. И испытывает нас Господь по-разному: одного так, другого — иначе. Иной, и казалось бы, вовсе худо свою жизнь проживает, в грехах, в страстях: а, глянь-ко, наступает момент, и человек совершает такое, что искупает всю эту непорядочность в один миг. А иной в обители годами истирает пол в храме в молитвах, а приходит час, и не являет того, что ждёт от него Бог. Пример апостола Павла тому утверждение первейшее. И вот, ты коришь себя теперь, ты что-то увидел и что-то понял. Иные так и уходят, не поняв, и я скажу тебе — не завидна их доля! Ох, не завидна! Ты глянь только! Сколько людей жизни лишилось непричастно! Что же с их душами, спрошу я тебя, коли тела их, души исторгнув, бродят в посмертии наверху, далее сея смерть и тлен? А что же ты?! Господь дал тебе твой крест, и дал шанс на искупление. Ибо не только по грехам взвесит дела наши Бог в последний час, а и потому, как мы противостояли им, грехам и детели врага жизни нашей тут, на земле. Ведомо ли это тебе? Благодари лучше Господа — хоть и поздно, а открыл он тебе глаза. А ведь иные так и ушли с закрытыми. Тебе ли горевать? Слезами делу не поможешь, Господь дел ждёт наших. Но то, что по неправедной жизни своей ты льёшь их — это хорошо. Теперь подумай как следует, обмысли всё и прими решение. Для того Бог и даёт нам волю свободную, чтоб ведая всё, сами управляли душу свою к доброму. А кто и к худому. Зло всегда есть осознанный выбор, ибо нет того, кто не ведает разницы между добром и злом. А по выбору — и награда. Кому-то в вышняя, а кому — в тартарары. Понял, что сказано?

Минуту притихший Дуров молчал, затем, глядя на отца Зосиму, вдруг произнёс:

— Всё, что надо — сделаю. Но если буду жив — потом — уйду в монастырь…

— А ты сейчас не в нём ли? Подумай! — обвёл рукой вокруг старец. — Суди сам: семь лет в затворе, почитай, в пещерах; за угодником Божиим ходил; оставшись в одиночестве, воинский долг исполнял, хотя иной и бросил бы; Святые мощи — в наличии; и братия кое-какая присутствует. Чем тебе не затвор?!

Словно прозревший, Дуров крутил по сторонам головой.

— А ведь и воистину. — проговорил Софроний. — Батюшко, как в воду глядишь!

— В воду? — задумчиво переспросил старец. — В воду… Ох, Софрониюшка, велеречивый ты мой! А я-то и запамятовал было уж, старый пень… Алексей, а скажи-ка мне, сынок: где тут у вас скважина?!

* * *

Освящение вод отец Зосима запланировал на заутрене, а пока, весьма утомлённый и не полностью отошедший от тяжёлого состояния, в кое был ввергнут отпустом души Снедалина, старец прикорнул. Привыкший к постоянной деятельности, умственной вкупе с физической, старый монах имел весьма скромные потребности в сне, да и возраст стариковский тому одна из первых причин. Так уж организм человеческий устроен — чем ближе к последней черте, тем больше бодрствует, как бы ловя, сохраняя драгоценное время. И не важно, что в последние времена многое изменилось, но нет, организм не обманешь. А может, дело в привычке? Кто знает… А пока старец почивал, брат Софроний с майором Дуровым вели приготовления к этой самой службе.

А служил отец Зосима по монастырскому канону, не упуская не единой кафизмы, ни одного возгласа. На приходах так не служат, только в обителях; да и не каждый приходской батюшка знает полный круг. Такая служба требует особой выдержки и физических сил, и главное — цепкой памяти. Одно дело, когда служат несколько батюшек краткую, а с ними диаконы, алтарники да и клирос к тому же. Другое, когда священник служит один… И молодые, здоровые отцы не выдюживают порой. Но отче Зосима иной службы не признавал.

— Кому служим? Себе? Прихожанам? Господу служим мы! — говорил старец, поясняя свою непримиримую позицию. — И что же: умыкнём, скрадём славу Его, себе послабив работу?! А в этом наша работа и есть; а коли немощен, расслаблен, тяжко тебе — то не в монахах надобно быть. И миряне весьма утруждаются, вон, придёт хирург на операцию и скажет: «О, эта операция долгая, как бы мне не устать, давайте, может, покороче как-то делать. Тут вот резать не станем, а то больно долго, не вытерпеть мне». О таком слыхали где, а может, видели?! Не приведи Господь к такому врачу попасть в немощах! А мы те же врачи, но врачуем мы души, а не телеса. Оттого и ответственность пред Богом и людьми у монаха втрое.