— Ладно, мужики. — ковыряя в зубах травинкой, начал разговор Федя, усевшийся на один из раскладных стульчиков, принесённых из дому, голый, бронзовый от загара, только лысая голова банданой перетянута да тёмные очки на носу. Команда вся, под стать старшему, расселась под тентом, слушая. — Чего вокруг да около шариться. Пора нам свериться уже, мужики. Считай, с Лихославля мы кто где, порознь. Как в старых фильмах ужасов — как ни ответственный момент, они там разделяются. Ну, это может, для того, чтоб интереснее кино было; но у нас кино другое тут, нам оно и ни к чему вроде как. А когда такое, то множатся непонятки. Надо нам разрулить теперь всё это. Чтобы ни у кого в голове непоняток никаких не осталось. Но дело-то даже и не в этом: мы, считай, как семья — сели, разобрались, всё разрулили. Это не вопрос…
— А в чём тада вопрос, Федя? — сделав заинтересованную мину, спросил Политыч.
— А то сам не знаешь, Степан Политыч?! — удивлённо переспросил старика Срамнов. — Все в курсе, по-моему. Но озвучить всё равно стоит. Мы с вами, мужики, вроде как кинули хоро-о-оший такой пакет с дрожжами в выгребную яму на дворе. Образно. А сейчас жара! Того и гляди, оттуда полезет. И кого первыми то, что полезет оттуда, изваляет? Мы кидали, нам и разгребать. Звиад завтра — крайне послезавтра — со своими парнями окончательно нагрянет. Не то, чтоб я вдруг начал считать, что это плохо как-то. Нет. Всё это хорошо, и нашими же руками сделано. Но для нас — я так думаю, и произойдёт это очень быстро, не успеешь «а!» сказать — всё изменится. Понимаете, о чём я тут распинаюсь?
Все молча закивали. Конечно, Фёдор тут никого своими откровениями не удивил — небось, не детишки, сами всё понимают. Политыч, комкая в пальцах папиросину, продолжил начатый обстрел старшего:
— Это-то понятно, Федь. Ты вот лучше скажи конкретнее, что сам обо всём этом думаешь. А там и мы свои пятикопеешные вбросим…
— Так — так так. Я-то хотел начать чуток с другого… — почесав шею рукой, ответил Срамнов.
— Зачем с другого? — переспросил его Аслан. — Сам сейчас сказал: это самое главное. Раз это главное, давай и говорить. Зачем скакать — туда-сюда, туда-сюда?
— Точняк, Аслик. — вклинился Папа. — Поле реально не паханное, с остальным и в процессе разберёмся.
Фёдор снова почесал шею, бросив взгляд на Ивана, но тот только пожал плечами — рули, мол, сам, не подписывай.
— Ладно. Но позвольте донести мысль. — подумав, кивнул Фёдор. — Моя философия простая: движение от меньшего к большему. Разрешив все мелкие дела, в итоге останется одно — главное. В противном случае выйдет херня: взявшись за главное и положив все силы, будешь отвлекаться на всякое дерьмо. В итоге, сам обгадишься. И коли уж речь пошла о дерьме, то наглядный пример вам. Вот ты, Аслан, и ты, Сань. Когда идёте в сортир, что первым делом делаете?
— Портки спускаю и на стульчак сажусь. — захохотав, ответил Папа, а Аслан просто развёл руками — тема поганая, не достойная.
— А удивительно было бы, если бы ты сначала гадить начал, а уж потом за портки хватался, не? — спросил его Срамнов с совершенно серьёзным выражением лица. — Нет, так у нас не принято: сначала портки, а затем дефекация.
— Что-то ты, Федь, больно стрёмный какой-то пример выбрал. — посмеявшись, вставил Ким.
— Нихрена не стрёмный. Жизненный. — ответил ему Федя. — Садиться сейчас обсуждать нашу стратегию дальнейшей работы и взаимодействия с вояками Звиада, всё равно, что гадить не снимая порток. Вывозимся в дерьме, мужики. Поэтому давайте всё же начнём с малого, с того, что у нас внутри накопилось.