Капитан Франсуа сообщает о состоянии моего здоровья Жерару, механику, одновременно исполняющему функции медбрата. Он тут же приходит и старается установить диагноз. Жерар – очень деликатный человек. Много раз, заметив меня в очереди у туалета, он предлагал воспользоваться капитанским туалетом, более чистым, чем туалет для пассажиров. Он считает мой пульс и говорит, что есть небольшой жар. Потом, осмотрев и узнав о свином мясе, сообщает, что у меня одна из форм дизентерии, пока еще легкой, но в следующие часы состояние может ухудшиться. Он достает из коробочки двенадцать таблеток коричневого цвета и предписывает принимать их по две штуки каждые два часа. И если его диагноз верен, то уже после первых четырех таблеток я должен буду почувствовать некоторое облегчение. Если бы я был верующим, отдал бы себя в руки Богу, но по необходимости должен отдаться в руки Жерара. Ослабевший физически и сломленный морально, я стою на буксире один на один со своими мыслями. Прислонившись головой к лееру, наблюдаю за течением реки. Стою там неподвижно несколько часов, провожая взглядом островки зелени, сорванные с берега яростью грозы. Слежу за ними до тех пор, пока они не исчезают на горизонте. Гипнотизирующее воздействие течения великой реки на мой утомленный болезнью и почти не способный ни на какие активные мысли ум вызывает какое-то состояние раздвоения личности. Каждый клочок зелени, проплывающий перед глазами, уносит с собой мою душу куда-то далеко-далеко, где я уже не могу ее разглядеть.
С наступлением темноты мое внимание притягивает берег. Пышная и густая растительность становится нескончаемым черным пятном, контуры которого четко вырисовываются на кобальтовой синеве неба, усыпанного звездами. Временами в гуще леса промелькивают огоньки. Я представляю семьи, собравшиеся возле этих огней для вечерней трапезы, совершая ритуал, одинаковый во все времена и на всех широтах.
Пока таблетки Жерара делают свое дело, Виктория за два дня проходит расстояние от Локуту до Янгамби. Мы уже близки к цели: еще день и прибудем в Кисагани. Двенадцатого сентября, в полдень, до него остается лишь сорок километров. Продолжаю принимать лекарство, хотя все симптомы дизентерии исчезли, остался лишь общий упадок сил и состояние духа, похожее на дрожащий огонек свечи, готовый погаснуть при первом же дуновении ветра.
Несмотря на слабость, начинаю укладывать вещи и готовиться к высадке. Разбираю палатку, складываю ее в чехол. В днище палатки полно дыр. За двадцать четыре дня плавания пластик в некоторых местах приварился к ржавчине баржи, и мне приходится применять силу, повреждая палатку. Сейчас я понимаю, откуда приползали черные червяки из штабелей копченой рыбы. Освобождаю Веспу от всего того, что на нее навалено соседями, и размещаю на ней мой багаж. После двух часов работы чувствую себя готовым сойти на землю.
Как я уже много раз говорил, в Африке лучше не обзаводиться никакой уверенностью в чем бы то ни было и не строить планов, потому что и первое, и второе неизбежно сведутся на нет. В двадцати километрах от Кисангани Виктория останавливается, пристает к берегу и глушит мотор. Капитан, которого я прошу объяснить причину непредусмотренной остановки, говорит, что не может войти в Кисангани без предварительного контроля военных властей. Приходится примириться с фактом и принять внезапное изменение программы.
Кисангани
Когда Виктория причалила к берегу (толстый ствол величественного дерева, расщепленного надвое ударом молнии, кажется оставленным здесь по воле Бога, чтобы послужить в качестве прочного кнехта), к ней быстро приближается моторная лодка и швартуется у буксира-толкача. Пять солдат и два агента речной полиции поднимаются на борт. Капитан Виктории учтиво встречает их.