Одиночество вместе

Мариша достала свой телефон с хорошей камерой. Петр Иванович светился от радости, улыбался, охотно позировал, в смешном колпаке и без. Три женщины по очереди обнимали его, фотографируясь, смеясь, дурачась, словно и не было никакого рака, словно еще немного, несколько дней, и Петра Ивановича выпишут из больницы вылеченного, здорового, домой, где все будут ждать его, чтобы вместе готовиться к Новому году.

Андрей фотографироваться отказался. Ему было не до веселья, слезы душили его. Он ушел курить и долго стоял на лестничной площадке у лифтов, втягивая в себя сигарету за сигаретой. Вернувшись, он помог переложить отца на кровать.

– Да, видно, судьба отыграется на мне за всех нас, – сказал напоследок Петр Иванович. – Ну и хорошо! Дай-то бог, чтобы это была единственная неприятность в нашей семье. Спасибо, дорогие, что не бросаете, помогаете. Уж будьте уверены, я отработаю, отслужу (все зашикали: да брось ты, что такое говоришь!). Особое спасибо тебе, Маришка, что бросила все и приехала… Андрей… (Андрей замахал руками: пустяки, не нужно, лишнее). Жаль только, что встретить вас в этот раз на вокзале не вышло. Ну ничего, в декабре, на Новый год приедете, я вас на машине буду встречать, как раньше.

Глава 12

– Лидусь, поехали завтра с нами в церковь… – сказала Мариша.

– Нет, что вы! – воспротивилась Лидия Сергеевна. – Езжайте сами.

Мариша не настаивала. Зачем навязывать то, что не близко. Тем более что Лидия Сергеевна немного захворала – видимо, сказались перенапряжение последних дней и бессонные ночи. Поэтому лучше, чтобы она побыла дома, рассуждала Мариша, хоть немного расслабилась, уделила время самой себе. А они с Андреем съездят проведать Петра Ивановича, а заодно… но нет, так нельзя говорить. Сначала поедут в церковь, просить Боженьку за папульку, а потом к нему.

Тем не менее Мариша заставила Лидию Сергеевну сесть и переписать молитву, которую привезла из Москвы для Петра Ивановича. Нужно было, чтобы слова молитвы были переписаны рукой самого близкого человека, то есть Лидии Сергеевны. Тут Лидия Сергеевна охотно согласилась и аккуратнейшим образом, красивым почерком переписала все на тонкий тетрадный лист. Мариша сложила листок в свою сумочку, чтобы везти в больницу.

Андрей всегда с удовольствием ходил в церковь с женой, хоть и случалось это редко. Теперь ему особенно хотелось в церковь, даже не столько ради отца, сколько для себя самого.

– Так, нужно взять в церкви святой воды, – проговаривала Мариша, чтобы не забыть. – Это чтобы пить ему и протирать там, где опухоль, спину и грудь. И обязательно маленькую иконку Матронушки под подушку. Андрюша, запомни, пожалуйста… Матронушку. И посмотреть еще кое-каких святых. Лидуся, у тебя есть какая-нибудь накидка на голову? Платочек?

Андрею нравилась набожность жены. Он видел в этой набожности, кротости, залог того мира и гармонии в их союзе, которыми так сильно дорожил, без спеси и эгоизма, без ссор и упреков. Но его удивляло то, что наряду с верой в Бога, которого она каждое утро, просыпаясь, благодарила за новый день, Мариша никогда не читала Библии (Андрей прочел ей как-то раз кусочек из Бытия, о том, как голодный Исав отдал первородство своему хитроумному близнецу за красноватую снедь, и Мариша нашла рассказ не более как забавным и написанным детским языком, каким пишут сказки). Кроме того, она страстно увлекалась астрологией, верила в приметы и талисманы, и даже ходила к гадалкам (одна из них, между прочим, предсказала скорые слезы и нежданную смерть некровного родственника). Андрей иногда указывал жене на разнобой в ее духовных привязанностях, на увлечение столь разными, совершенно несовместимыми направлениями, исключающими одно другое, а как-то раз подтрунил над ней:

– Ты молоканка, вот ты кто. Молиться молишься, но Божьего Слова не читаешь.

– Я не знаю, кто я, но в душе у меня есть вера, и это главное, – серьезно заявила Мариша. – А ты вообще никогда не верил. Поэтому не надо рассказывать…

Андрей всплеснул руками от возмущения (правда, возмущение было напускное, пропитанное чувством любви и нежности к жене):

– Это я-то неверующий! Да я единственный из всех вас, кто проштудировал все четыре Евангелия, и кое-что из Торы… кстати, я и Коран читал.

– Читать не значит верить. А о Коране чтоб я больше не слышала…

– Это еще почему?

– Если тебе хочется заделаться исламистом-джихадистом – пожалуйста, только без меня.

– Странное суждение. Может, ты мне запретишь читать Платона или Джона Локка, например? А может, Толстого? У него тоже были разногласия с церковью.

«Вот тебе и набожность без ссор и упреков», – огорченно подумал Андрей, жалея, что вообще затеял этот разговор.

Считая мужа неверующим, Мариша ошибалась. Андрей верил, да еще как! Его вера была сложна и претерпела значительную эволюцию. Он никому о ней не рассказывал, да и рассказывать было нечего: это была не история, а глубокая душевная работа, которую невозможно было бы выразить доступными для понимания фразами. Что-то сокровенное, сугубо личное.