Одиночество вместе

На седьмом этаже, при выходе из лифта, было по обыкновению дымно – на лестничной площадке стояли курильщики. «Очень кстати», – отметил Андрей, давно уже не куривший и мечтавший о сигарете. Даже тлетворный гнилостный запах немытых тел и волос, царивший в маленьком коридоре перед палатой Петра Ивановича, удивленный Андрей вдыхал с некоторым удовольствием, с каким вдыхают хоть и отталкивающие, но яркие, необычные запахи, которые для пытливого воображения дают порой больше пищи к размышлению и рисуют больше образов, чем привычный рассказ или изображение. Но более всего Андрея волновало и завораживало то приближающееся мгновение, когда он увидит отца. Каким он стал, отец, когда в нем уже гнездится смертоносная язва? Какую печать успела наложить на него болезнь?

Они вошли в палату. Андрей сразу же увидел Петра Ивановича, в очках полусидевшего на своей кровати в дальнем углу и читавшего газету. Он впился взглядом в лицо отца. Ничего необычного, точно такое же лицо, спокойное и беззаботное, какое он видел совсем недавно, в сентябре, на дне рождения, только разве сильно заросшее темной щетиной, успевшей стать бородой.

– Здрасьте, – весело прогорланил толстый детина с перевязанной головой, сидевший на кровати прямо у входа; это был Андрюха. – Во к тебе народу-то привалило, Петруха! Повезло!

Петр Иванович оторвался от газеты, по-деловому глянул поверх очков на пришедших, и, узнав их, просиял радостью. Да, это был все тот же отец, даже еще более энергичный, воодушевленный. Единственное, он не поспешил, как всегда, своей грациозной походкой встречать дорогих гостей, а поджидал, пока к нему подойдут. Дождавшись, Петр Иванович старательно расцеловал всех по очереди – жену, сестру, и, как на десерт, особенно тщательно, Андрея и Маришу.

Напряжение немного спало, и все расселись вокруг кровати. Петр Иванович стал расспрашивать о Москве, Мариша рассказала что-то забавное, отчего Петр Иванович засмеялся. Андрей, не отрывавший испытующего взгляда от отцовского лица, обнаружил вдруг нечто новое и неприятное в этом смехе: если раньше, смеясь, Петр Иванович лишь одними губами словно ощеривался, а остальное лицо, слегка округляясь, сохраняло свой прежний вид, то теперь оно как-то все разом неестественно оскалилось, словно смеялся череп, кожа натянулась, и нос очень заострился, нескромно очерчивая рельеф хрящей. Андрей встал со своего стула и подошел к изножью кровати.

– Как ноги? – спросил он. Петр Иванович пожал плечами: да так…

– Можешь шевелить?

Петр Иванович попытался пошевелить. Андрею показалось, что ступня слегка дрогнула. Он принялся активно разминать холодные стопы отца, сначала одну, потом другую, нажимая нарочно сильно.

– Чувствуешь, как я мну?

– Что-то есть немножко…

Нет, Петр Иванович ничего не чувствовал.

– Надо почаще мять… чтобы кровь разгонять, – сказал Андрей. Петр Иванович рассеянно согласился. Его волновало сейчас кое-что другое.

– Ребятки, – сказал он ласково. – У меня к вам большая просьба. Раз Андрей приехал… тут, я узнал, есть на этаже душевая или что-то в этом роде. Не откажите, найдите коляску, свозите меня туда. Хочу глянуть – может, ополоснуться удастся, умыться, а то я совсем тут, лежа, коркой покрылся.

Петр Иванович отличался щепетильной чистоплотностью. Дома никогда не валялось ни носков, ни исподнего, ни брошенной в беспорядке одежды, все было выглажено, аккуратно сложено, свернуто, развешено на вешалках в шкафу, обувь была всегда начищена, ногти аккуратно подстрижены, а сам Петр Иванович вымыт и выбрит, минуя, конечно, усы, которые он носил лет тридцать, никогда не сбривая, но постоянно подравнивая; он не переносил и тончайшего запаха использованных носок, улавливая его из ниоткуда, подобно ищейке, и тут же немедленно избавляясь от предмета, его издававшего, унося в ванную, прямиком в стиральную машину. Надо ли говорить, что теперь, несколько дней без душа, в одной и той же футболке, с безобразной щетиной, Петр Иванович испытывал жуткий дискомфорт.

Все засуетились, желая поскорее уважить любимого больного. Лидия Сергеевна убежала за инвалидным креслом и быстро привезла его. Людмила Ивановна и Мариша поднялись со стульев и в нерешительности стояли, не зная, что делать, чем пособить. Андрей стал помогать отцу сесть на кровати. Петр Иванович цепко обхватил его за шею прохладными пальцами и подтянулся.

– Погоди-погоди, – проговорил он, усевшись. – Дай отдышаться. Фу… Немного в глазах потемнело.

– Да, батя, не торопись… – сказал Андрей, почувствовав отчего-то неловкость. Тут он заметил зеленую бутылку и трубку, торчащую из спортивных штанов. – А это что за штуковина?

Петр Иванович бегло объяснил. Андрей усмехнулся:

– Интересную тебе бутылочку отжалели. Спрайт, ишь ты.

– Да уж, – презрительно усмехнулся и Петр Иванович.

– Ну что, поехали? – Андрей приготовился перетаскивать. Петр Иванович кивнул. Андрей обхватил отца и стал тянуть к креслу. Петр Иванович, несмотря на худобу, был очень тяжел, к тому же мешали бездвижные ноги и путающаяся под руками трубка. С трудом перетащив отца, Андрей разогнулся и с шумом выдохнул: