Одиссей Полихроніадесъ

Зельха не удостоила ссть на полъ. Она опять подошла ко мн и, ничуть не стсняясь, раскинулась на великолпномъ диван Благова и улыбнулась мн такъ мило, поглядла на меня такъ внимательно, такъ ласково, что я внезапно вспомнилъ мой вчерашній сонъ и весь содрогнулся отъ какой-то новой, отъ какой-то внезапной радости. Встрепенулся радостью, мн самому не понятною. Это чувство было похоже на какую-то струю или какую-то тончайшую стрлку, которая изъ глазъ моихъ, изъ устъ, отвтившихъ противъ воли ей такою же улыбкой, полной выраженія, проникла глубоко, глубоко въ сердце мое… Да! въ сердце я говорю это не иносказательно, а просто, ибо я подобнаго ничего не ощущалъ еще ни разу. И мое неопытное сердце затрепетало отъ радости и страха… Я переступилъ въ этотъ мигъ черезъ какую-то незримую волшебную черту. Я пересталъ ея бояться и не хотлъ гнать ее прочь.

Около насъ въ эту минуту не было никого. Музыка все громче и громче играла; пвцы и пвицы все возвышали голоса; громче и громче звучалъ тамбуринъ старухи; яркія лампы и свчи блистали вокругъ, озаряя пестроту просторнаго жилища. Милый Кольйо опять ходилъ съ чарующею благовонною курильницей; пышная юбка его качалась при каждомъ осторожномъ шаг, которымъ ступалъ онъ по клтчатой цыновк…

О Боже мой! Что сталось со мной! Я не хочу уже боле удаляться отъ «душистой и горькой моей травки»…

Цвтокъ соблазна и грха! Мной внезапно овладлъ тотъ самый младшій, тотъ нжный и маленькій демонъ, самый быстрый и крылатый изъ всхъ демоновъ упоительнаго зла, котораго меня такъ долго учили бояться. Я сказалъ ей только два слова: «что ты, моя Зельха?» и взялъ ее осторожно за маленькую руку подъ складками моей широкой одежды, чтобы никто не видалъ. Она отвчала: «ничего» и сама незамтно ни для кого пропускала свои пальцы одинъ за другимъ между моими и, сжимая ихъ все крпче и крпче, вдругъ обернулась лицомъ къ цыганамъ и, выждавъ минуту, запла вмст съ ними, отворачиваясь отъ меня и все съ большимъ чувствомъ сжимая мои пальцы своими. Мн казалось, что я слышу, какъ скрипитъ подъ моею рукой нжный шелкъ ея перчатокъ; мн казался этотъ звукъ сильне и тамбурина, и скрипокъ, и громкихъ возгласовъ пвицъ.

Такъ сидли мы довольно долго; никто не замчалъ, что мы держимся за руки. Наконецъ вошли гости: докторъ Арванитаки, Куско-бей и два другихъ архонта, Вроссо и Мессо. Ихъ провожалъ Бостанджи-Оглу. Я поспшно всталъ и почтительно поклонился, но Зельха не обратила на нихъ никакого вниманія.

Вроссо былъ одинъ изъ самыхъ почтенныхъ нашихъ янинскихъ архонтовъ. Онъ очень недурно понималъ вопросы высшей международной политики. Но въ мелкія интриги мстныхъ партій вмшиваться не любилъ.

Еще немного погодя пришелъ Несториди, пришли Исаакидесъ и Бакевъ.

Наконецъ вышелъ и самъ г. Благовъ. Вс окружили его привтствуя и вс потомъ сли; слъ и я въ сторон и внимательно слушалъ. Исаакидесъ первый счелъ долгомъ упомянуть о наказанныхъ оскорбителяхъ моихъ, сеис и софт. Указывая на меня съ улыбкой, онъ сказалъ:

— Мы съ радостью услыхали, что бдный Одиссей отмщенъ.

Но льстивый Мессо перебилъ его, стремительно воскликнувъ:

— О, конечно! Ваше сіятельство изволили снизойти до этихъ негодяевъ и удостоили ихъ наказать сами, дабы свтъ зналъ, что юноша, который наслаждается россійскимъ покровительствомъ, какъ сынъ вашего драгомана, не можетъ быть оскорбляемъ.

— Что жъ мн остаалось больше длать? — сказалъ Благовъ. — Я думалъ…

— О, да, понятно! — воскликнулъ Мессо.

Г. Благовъ замолчалъ. Тогда Бакыръ-Алмазъ замтилъ.

— Если уже разсуждать объ этомъ, то прежде всего надо припомнить, что господинъ Благовъ въ теченіе столькихъ мсяцевъ жилъ съ пашой прекрасно, ни одного турка ничмъ не обидлъ и ни на кого въ город не поднималъ руки. Паша могъ бы ихъ наказать административно, по достаточному нравственному убжденію…

— И по доврію къ русскому консульству, которое вело себя всегда благородно и даже уступчиво по отношенію къ Порт, — прибавилъ солидный Вроссо.

— Не такъ, какъ нкоторые другіе, — прибавилъ г. Благовъ.

Вс поняли, что онъ намекалъ на Бреше, улыбнулись, и Мессо, припрыгнувъ на диван, воскликнулъ:

— О, да, понятно, конечно!

А Бакыръ-Алмазъ обвелъ всхъ взоромъ и сказалъ:

— Знаемъ, что это значитъ!

Мн казалось, что эта обильно расточаемая лесть нсколько тяготила консула. При всей сдержанности и нкоторой скрытности Благова, при всемъ томъ, что тонъ его былъ почти всегда ровенъ и лицо и взглядъ спокойны, у него было одно свойство, которое обличало его душевное движеніе: онъ легко краснлъ. Такъ и въ этомъ случа онъ покраснлъ и, обратившись къ Несториди, началъ другой разговоръ:

— Я очень радъ, что вы здсь надолго; здорова ли ваша кира-Марія?

Я видлъ, какъ у Несториди вздрогнули брови отъ удовольствія, что консулъ даже не забылъ имени его жены, и разговоръ оживился.

Благовъ началъ разсказывать о своемъ путешествіи по Эпиру, ессаліи и Македоніи; говорилъ, какъ ему все понравилось въ Меццов, въ Загорахъ и въ Сулійскихъ горахъ и какъ хорошо, что все это такъ разнородно, такъ самобытно и вмст съ тмъ такъ одушевлено однимъ и тмъ же патріотическимъ эллинскимъ духомъ.