Одиссей Полихроніадесъ

— Сколько хочешь дамъ. Лиры дв золотыхъ? Онъ тоже мусульманинъ. Пойдетъ ли онъ?

— Ба! — сказалъ Ставри. — За что же дв лиры? Дайте ему одинъ меджидіе серебряный за это. Онъ скажетъ имъ только: васъ какіе-то люди зовутъ на улицу.

— Какъ бы они посл его за это не убили, — замтилъ Благовъ.

— Это ихъ турецкіе счеты между собой. Намъ что?

— Хорошо, — сказалъ Благовъ.

Ставри поспшилъ въ тотъ переулокъ, гд былъ домъ дервиша. А мы пошли не торопясь впередъ.

Благовъ казался невозмутимъ и веселъ; но у меня, по мр приближенія къ зеленой школ

, которая была издали такъ видна, все сильне и сильне билось сердце. Я взглянулъ на доктора, и у него дергались уже не одн брови, — все лицо его было въ непомрномъ движеніи и глаза его были унылы. Наконецъ онъ сказалъ Благову:

— Я удалюсь. У меня есть еще визиты…Удалюсь… Къ тому же нервы мои…

— Нервы? — спросилъ Благовъ разсянно и сказалъ потомъ: — Хорошо.

Онъ не сводилъ глазъ со школы, такъ же какъ я. Коэвино ушелъ. Ставри ушелъ. Мы остались одни съ консуломъ, оба безоружные. Я утшалъ себя мыслью, что Благовъ непремнно дождется кавасса и молодого араба, который, въ надежд на награду и должность, будетъ вроятно на нашей сторон.

Миновали и эту страшную теперь для меня школу. Я думалъ: «Все хорошо; слава Богу. Нтъ никого». Но вотъ еще мигъ, и самъ сеисъ мой стоялъ передъ нами въ красной праздничной одежд, высокій, плечистый, смлый; изъ-за кушака его былъ виденъ довольно длинный ножъ.

Я думалъ, что мы пройдемъ мимо и дождемся вооруженнаго Ставри, чтобъ исполнить наше намреніе. Г. Благовъ какъ будто бы и хотлъ сначала сдлать еще нсколько шаговъ. Онъ человка этого никогда не видалъ; я молчалъ и видлъ, какъ сеисъ глядлъ насмшливо, провожая глазами консула, потомъ взглянулъ и на меня и окинулъ меня блистающимъ взоромъ насмшки.

Въ эту самую минуту г. Благовъ вдругъ обернулся и спросилъ:

— Одиссей, не онъ ли это?

— Онъ, — отвчалъ я робя.

Консулъ обратился тогда къ сеису и спросилъ у него:

— Знаешь ли ты меня, кто я такой?

— Нтъ, не знаю! — отвчалъ сеисъ дерзко и спокойно. (Конечно это была ложь; консульство было на той же улиц, и фуражка круглая, русская извстна у насъ.)

— Не знаешь? — повторилъ Благовъ поблднвъ и, возвышая немного голосъ, указалъ на меня: — А его ты знаешь?

— Его знаю, — отвчалъ сеисъ, пренебрежительно подбоченясь и взявшись рукою за кушакъ, за которымъ былъ ножъ.

Прохожихъ на этой большой улиц было довольно, несмотря на холодъ. Были и турки. Насъ скоро окружило человкъ тридцать и христіанъ и турокъ.

— Зачмъ же ты билъ его, когда ты знаешь, что онъ сынъ моего драгомана? — спросилъ Благовъ, и голосъ его все крпчалъ и все возвышался; лицо теперь краснло все боле и боле.

Говоря онъ поднялъ трость. Сеисъ, отступивъ немного, взялся рукою за рукоятку ножа.

Тутъ увидалъ я, до чего бываютъ люди смлы…

Возвращаясь домой посл расправы и не доходя до консульства, Благовъ сказалъ мн:

— Бги скорй къ своему Несториди и еще отыщи одного прізжаго купца Хаджи-Хамамджи, Дели-Петро, и зови ихъ сегодня ко мн на вечеръ. И скажи Дели-Петро, чтобъ онъ приходилъ ко мн раньше. Я очень хочу его видть… Я буду ждать тебя къ обду.

Я пошелъ звать ихъ, а г. Благовъ вернулся въ свой конакъ.

XVI.

Обдали мы при свчахъ и вс были веселы.

Еще мы не кончили прекраснаго желе съ гранатовыми зернами, которое зовутъ эльмазіе, когда на галлере раздалась цыганская музыка и въ столовую вошла Зельха, такая нарядная и красивая, какой я еще ее никогда не видалъ. Она тотчасъ же сняла съ себя шубку и бросила ее на диванъ. Въ этотъ день на ней было платье изъ тонкой шерстяной матеріи, все въ широкихъ полосахъ: одна полоса ярко-палевая, другая блая; палевая была одноцвтная, а на блой были ряды букетовъ печатныхъ мелкимъ узоромъ въ персидскомъ вкус. Курточка на ней была самая хорошая, новая, изъ малиноваго бархата, вся въ шить и блесткахъ, безъ рукавовъ; подъ курточкой надта была рубашка съ широкими рукавами изъ шелковой азіатской кисеи (хашлама), у которой одна полоса прозрачная, а другая — густая блая, почти какъ атласъ. Шея ея была украшена кораллами и ожерельемъ въ два ряда турецкихъ золотыхъ лиръ, наполеондоровъ и австрійскихъ червонцевъ; на груди висла огромная австрійская монета въ пять червонцевъ (завтный даръ московскаго отца). На черныхъ волосахъ ея, подстриженныхъ по-турецки на вискахъ, надта была немного на сторону новенькая феска.

Она тотчасъ же начала просить у Благова разныхъ вещей.

— Эффенди, — сказала она, — у меня отъ этихъ мдныхъ штучекъ, которыми я звоню, когда танцую, руки посл не хорошо пахнутъ. Купи мн перчатки. А когда ты мн сдлаешь серебряныя эти штучки, тогда мн перчатокъ не надо будетъ.

Благовъ согласился и тотчасъ же послалъ Маноли къ одному архонту, который держалъ магазинъ разныхъ мелкихъ европейскихъ товаровъ, и веллъ просить его непремнно прислать нсколько паръ самыхъ маленькихъ шелковыхъ перчатокъ (хорошихъ лайковыхъ въ Янин вовсе не бываетъ).