Одиссея капитана Блада

в своем обширном гнусном словаре подходящего ругательства, он так удариллейтенанта кулаком, что чуть не сбил его с ног. Жемчужины рассыпались попеску.Каузак и его люди стремительно, подобно пловцам, прыгающим в воду,бросились за жемчужинами, полагая, что с мщением можно подождать. Ониползали на четвереньках, старательно разыскивая жемчужины и не обращаявнимания на то, что над ними развернулись важные события.Левасер, положив руку на эфес шпаги, с побледневшим от бешенства лицом

встал перед капитаном Бладом, собравшимся уходить.

– Пока я жив, ты ее не получишь! – закричал он.

– Тогда это будет после твоей смерти, – сказал Блад, и клинок его

шпаги блеснул на солнце. – Наш договор предусматривает, что любой из членовэкипажа кораблей, кто утаит часть трофеев хотя бы на один песо, должен бытьповешен на нок-рее. Именно так я и намерен был с тобой поступить. Нопоскольку тебе не нравится веревка, то, так и быть, навозная дрянь, я ублажутебя по-иному!Он знаком остановил людей, которые пытались помешать столкновению, и со

звоном скрестил свой клинок со шпагой Левасера.Д'Ожерон ошеломленно наблюдал за ним, совершенно не представляя, чтоможет означать для него исход этой схватки. Между тем два человека изкоманды "Арабеллы", сменившие негров, охранявших французов, сняли бечевку сголовы молодого человека. Его сестра, с лицом белее мела и с выражениемдикого ужаса в глазах, поднялась на ноги и, прижимая руки к груди,неотступно следила за схваткой.Схватка закончилась очень быстро. Звериная сила Левасера, на которую он

так надеялся, уступила опыту и ловкости ирландца. И когда пронзенный в грудь

Левасер навзничь упал на белый песок, капитан Блад, стоя над сраженным

противником, спокойно взглянул на Каузака.

– Я думаю, это аннулирует наш договор, – сказал он.

Каузак равнодушным и циничным взглядом окинул корчившееся в судорогахтело своего вожака. Возможно, дело кончилось бы совсем не так, будь Левасерчеловеком другого склада. Но тогда, очевидно, и капитан Блад применил бы кнему другую тактику. Сейчас же люди Левасера не питали к нему ни любви, нижалости. Единственным их побуждением была алчность. Блад искусно сыграл на

этой черте их характера, обвинив капитана "Ла Фудр" в самом тяжкомпреступлении – в присвоении того, что могло быть обращено в золото иподелено между ними.И сейчас, когда пираты, угрожающе потрясая кулаками, спустились котмели, где разыгралась эта стремительная трагикомедия, Каузак успокоил ихнесколькими словами.Видя, что они все еще колеблются, Блад для ускорения благоприятнойразвязки добавил: