Одиссея последнего романтика

Ее ланиты рдеют жаром,Она дрожит в его руках,Опалена страстей пожаром,И сердце ей стесняет страх.Но равнодушно перед неюОн держит зеркало…Она Взглянуть боится… сожженаСтыдом и страстию своею…Но он спокоен, он глядитЕй прямо в очи, говоритСвободно… Жарко ей, неловко,И темно-русая головкаНа грудь склоняется к нему…Прерывисто ее дыханье,И внятен страстный вздох ему,И жарких персей колыханье —. . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . .

33

И что ж потом? Увы! укоромВстает прошедшее пред ним,—Ребенка грустным, скорбным взором,Старухи камнем гробовым…Поражена стыдом разврата,Ребенок бедный, умерлаИли исчезла ты куда-то?А он! Ужели ты былаОдною искреннею страстьюВ эгоистически-сухойИ пресыщением больнойДуше его? Ужели счастьюС тобой одною верил он?И вот опять твой детский лепетУслышан им — и пробужденВ его душе бывалый трепет.Но ты ли точно? Иль обманЕму на миг судьбою дан?

34

Стоит он грустный и суровый,Сложивши руки на груди,И смотрит — но народ всё новыйНапереди и назади;Один лишь атаман цыганский,Приятель карточный его,Известный публикеРыганский,Проходит мимо. «ОтчегоТы нынче невесел?» — с вопросомКазенным подступает онИ, резким взглядом огромлен,Ворча, уйти уж хочет с носом.Но вдруг, припомня что-то вмиг,Опять к нему он добродушно:«Не знал я всех проказ твоих,Ты ходишь с ней!» Но равнодушно,Досаду скрывши, МоровойВ ответ махнул ему рукой.

35

«А чудо женщина, ей-богу,Цыганки лучше!» — продолжал,Одушевляясь понемногу,Неумолкающий нахал.«Да кто она? скажи, пожалуй»,—Спросил спокойно Моровой.«Эге! ну, славный же ты малый,Не знаешь Кати!..» Как чумой,Мгновенным хладом пораженный,Сергей Петрович отступилИ, страшным словом огромленный,Истолкованья не просил.Довольно!.. Всё ему понятно…Сказали гнусные устаЕе названье… ЧистотаЕе погибла безвозвратно!И дальше он скорей спешит,Растерзан и почти убит,

36

Она погибла… Кто ж виною?Не сам ли ты, кто разбудилВ ее груди начало злое?. . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . .Она погибла… Боже мой!И знал другой ее объятья!Молчит он… но в груди больнойСтесняет страшный стон проклятья.И тихо, медленно идетПод тихим бременем мученья,И до дверей дошел… Но вотОн чует вновь прикосновеньеРуки иной к руке своей,И вновь она, и вновь он с ней…

37