Одна беременность на двоих

До рассвета оставался час, который, по всей видимости, Аманда решила безмятежно проспать. Сон её, в отличие от моего, должен был быть действительно невинным. Мы с ней недавно вычитали, что маленькие дети живут по солнцу, то есть просыпаются с его первыми лучами, во сколько бы не легли спать, поэтому зимой они дают родителям выспаться, а летом в лучшем случае позволяют проспать до шести утра. Вернее было бы сказать, что вычитала это Аманда, а я в который раз выступила благодарным слушателем её очередных изысканий на детские и беременные темы. И вот сейчас перспектива ожидания рассвета в холоде, темноте и с пылающими ушами рисовалась мне в совершенно не радужной палитре, но разбудить Аманду я смогу лишь тогда, когда окончательно проснусь и стану прежней бесчувственной Кейти.

Я боялась не сдержать порождённого сном монстра: выдать себя с головой, выказав это самое безудержное потаённое желание, которое, как учил нас Зигмунд Фрейд, расцветает во сне буйным цветом. Мне было страшно признаться, что я мечтала повторить недавний поцелуй с яблочным вкусом, о котором совершенно не думала наяву, но который стал причиной моего ненормального сна. Прошло каких-то часа четыре, а мне казалось, что это происходило в другой жизни и даже не со мной. В той другой жизни, где я страшилась возможного новогоднего поцелуя, а в этой, предрассветной, я боялась его попросить… Я боялась попросить его у самой себя. Невероятно!

На меня вдруг нахлынули, подобно цунами, воспоминания хэллоуинской ночи, когда Аманда впервые поцеловала меня; воспоминания, которые, казалось, за прошедшие два месяца начисто стёрлись за тем шквалом эмоций, в котором я чуть не захлебнулась в эти чертовы рождественские каникулы. Только сейчас всё возвращалось с пугающей силой. Мои пальцы проникли под шапку, но, вместо того, чтобы натянуть её глубже на лоб, я сорвала её и скомкала, готовая вцепиться в нитки зубами на манер разъярённого щенка.

Мне страшно было повернуть голову в сторону Аманды. Минуту назад, когда я сунула телефон обратно в подстаканник, мне с трудом удалось удержать свой взгляд на её сцепленных на животе руках, ведь если бы я увидела лицо Аманды, то не отпустившее меня наваждение могло обрести реальные черты и толкнуть меня на то, о чём я потом буду долго сожалеть — поцеловать её спящую.

Сон, мой безумный сон оставил по пробуждении физическое ощущение реальности эфемерных событий. Сердце продолжало учащенно биться, кровь стучала в висках, и всё моё разумное существо противилось желанию перенести сон из царства Морфея в салон машины — но пробудившийся внутри меня чувственный монстр требовал иного: я понимала, что мне безумно хочется поцеловать Аманду, сделать то, что снилось мне в машине на протяжение этого короткого забытья.

Я бросила шапку под ноги и принялась неистово тереть ладонью лоб, словно могла стереть в прах мои жуткие мысли и развеять их по ветру, чтобы они никогда больше не вторглись в моё подсознание. Как, каким образом история, рассказанная Амандой, вдруг стала настолько мне близкой, что во сне мне захотелось очутиться на месте её подруги, той, с которой они пытались отшить Майка? Я пыталась вспомнить его образ, потому что во сне я точно была уверена, что это он. Только сейчас, даже достань я блокнот и карандаш, не могла бы набросать и смутный его портрет. Вот Стив во сне был до ужаса реальным и именно его взгляд заставил меня проснуться. Меня передёрнуло от холода, и я вновь глянула в зеркало: отсвет фонарей уже перестал быть зеленовато-желтым, растворившись в сереющем воздухе, а моё оцепенение всё не желало спадать, и даже мысли о Стиве и снеге не заменяли мне холодный душ, потому что перед моим взором вдруг явственно прорисовалась добеременная хрупкая фигура Аманды, которая покоилась в объятьях Майка. Мой мысленный рисунок был исполнен тушью, которая вдруг потекла и смешала тени со светом, но, вместо того, чтобы утереть слезы, я со всей дури ударила кулаком по клаксону, сама чуть не подскочив от эха, громовым раскатом прошедшегося по подземному гаражу.

— Кейти, ты чего?

— Я?!

Вжавшись в сиденье, я подтянула руки к груди, словно нашкодивший ребёнок. Аманда приподнялась с откинутого кресла и уставилась мне в лицо. Даже в сером воздухе машины должны были быть видны чёрные разводы под моими глазами, которые нельзя было списать на простой ночной отпечаток от туши.

— Мама приснилась, — выдала я едва слышно пришедшую на ум спасительную ложь.

Аманда было протянула руку, чтобы убрать с моего лица волосы, но я ещё больше вжалась в кресло и, если бы не руль, то подтянула б к груди коленки.

— Извини, — сказала тихо Аманда и, отвернувшись к окну, расстегнула молнию куртки.

Заметив боковым зрением, что Аманда больше не смотрит на меня, я повернула голову и уставилась на её пальцы, которыми она чесала под кофтой рёбра, сразу перестав ощущать на языке яблочный вкус, словно рот за секунду высушило солнце Долины Смерти.