Одна ночь: открытий

Перевернув тест, я смотрю в крошечное окошко. Затем я выхожу из туалета и возвращаюсь в главный клуб, где нахожу Миллера, который ждет в бар. Он смотрит на меня. Он невыразительный. Я снова не могу понять его мыслительный процесс. Так что я задерживаю тест, наблюдая, как его взгляд скользит по нему. Он не будет видеть оттуда всю дорогу, поэтому я пробормотала одно слово. «Положительно».

Он сдувается у меня на глазах, отчего у меня переворачивается живот. Затем он наклоняет голову, молча требуя, чтобы я подошла к нему. Я осторожна, но насторожена, добравшись до него несколькими шагами. Меня поднимают на перекладину, и его тело движется внутрь, его голова лежит на моей груди, а его ладони скользят по моей попе.

«Разве для меня неправильно радоваться?» — спрашивает он, шокируя меня. Я честно ожидала краха в стиле Миллера. Поскольку я сосредоточился исключительно на собственном шоке, а также на том, что, как я думала, будет негативной реакцией Миллера, я не останавливалась и не рассматривала возможность быть счастливой от этой новости. Я видела в этом еще одну занозу в нашу сторону — еще одну кучу дерьма, с которой нужно иметь дело. Миллер, с другой стороны, похоже, видит это с совершенно другой точки зрения.

«Я не уверена», — признаю я вслух, когда хотела только молча задаться вопросом. Можем ли мы быть счастливы из-за этой тьмы? Он видит более яркий свет? Мой мир стал таким же темным, как и мир Миллера, и я вижу только еще больше мрака на горизонте.

— Тогда я тебе скажу. Он поднимает голову и улыбается мне. «Все, чем ты меня благословишь, я считаю подарком, Оливия». Гладкая ладонь гладит меня по щеке. «Твоя красота, на которую стоит смотреть». Он целую вечность сканирует мое лицо, прежде чем медленно провести рукой к моей груди и обвести широкие круги. У меня перехватывает дыхание, у меня удлиняется позвоночник. «Твое тело, чтобы чувствовать». Он пытается сдержать улыбку, мельком взглянув на меня. «Твоя дерзость, с которой нужно иметь дело».

Я закусываю губу из-за своего зарождающегося желания и воздерживаюсь от того, чтобы сказать ему, что, в конечном счете, он является источником моей дерзости. «Подробнее», — необоснованно требую я. Он уже довольно ясно выразился.

«Как пожелаешь», — без колебаний соглашается он. «Это, — он целует меня в живот, напевая, как он это делает, — еще один подарок, который ты мне даришь. Ты знаешь, что я яростно защищаю то, что принадлежит мне». Он смотрит на меня, и я теряюсь в искренности его говорящих глаз. «То, что растет внутри тебя, принадлежит мне, милая девушка. И я уничтожу все, что попытается отобрать это у меня».

Его странная манера говорить, его способ выразить свои чувства — теперь это не имеет значения, потому что я свободно говорю на языке Миллера. Он не мог бы выразить это более точно.

«Я хочу быть идеальным папочкой», — шепчет он.

Счастье пронизывает меня, но благодаря этому блаженству я прихожу к очень твердому выводу, что Миллер имел в виду Чарли. Он уничтожит Чарли. Он знает обо мне. И он увидел меня с тестом на беременность в руке. Я хороший повод для Миллера уйти, тем более сейчас. Чарли устраняет веские причины. И Миллер уничтожит все, что пытается увести меня от него. Пугающе, я знаю, что он вполне способен.

Это означает, что Чарли приговорен к смертной казни.

Громкий рэп сводит меня с места и кивает головой в сторону входа в клуб.

— Андерсон, — бормочет Миллер, его маска скользит на месте, и наш счастливый момент прерывается. Он отрывается от меня, слегка сжимая мое бедро, прежде чем уйти… и моя дерзость появляется из ниоткуда и кусает меня за задницу.

"Почему он здесь?" — спрашиваю я, поднимаясь со штанги на ноги.

'Помочь.'

Я не хочу его видеть. Теперь я точно знаю, что она в Лондоне, и Миллер его не удерживает, он захочет поговорить о ней. Я не хочу. Внезапно почувствовав клаустрофобию в гигантском пространстве Ice, я хожу вокруг бара, пока не смотрю вверх на ряды твердых предметов. Сожги гнев. Вот что мне нужно сделать. Я беру бутылку водки, бездумно откручиваю крышку и наливаю себе тройку. Но когда холодное стекло встречается с моими губами, я не опускаю его содержимое в горло, главным образом потому, что мой разум отвлекается на мысленный образ.

Образ младенца.

«Черт», — вздыхаю я, медленно опуская стакан обратно в стойку. Я просто смотрю на него, осторожно поворачивая, пока прозрачная жидкость не остынет. Я не хочу этого. В последнее время алкоголь служил цели — глупая попытка заглушить мои беды. Уже нет.

'Оливия?' Вопросительный тон Миллера заставляет мое усталое тело двигаться, обнажая безнадежное лицо… и стакан. 'Что ты делаешь?' Он делает шаг вперед, неуверенность на его лице, когда он переводит взгляд с меня на стекло.

Вина присоединяется к моей безнадежности, и я качаю головой, полный раскаяная за то, что даже налила эту чертову штуку. «Я не собиралась это пить».