Кто-то называл Арал озером, кто-то морем, но молодой человек не раз становился свидетелем, как разъяренная стихия размывала берег, постройки на окраине поселка. Во время шторма жители прибрежных домов наспех убегали: одни – со своими пожитками, другие, бросив все свое хозяйство. В такие страшные минуты и курсанты, и все городские мужчины, и Куанткан вместе с ними, много раз спасали их от верной гибели. А на следующий день можно было видеть, как люди грустно бродили возле берега в поисках уцелевшего скарба. Наверное, не каждому озеру подобное под силу, Арал обладал истинно морским суровым характером.
Ерболат обратил внимание на поэтический стиль изложения и с удовольствием отметил про себя: «Казахский язык сам по себе певуч, и отец им владел более чем хорошо».
Он перевернул страницу и увидел вложенный листок, совсем небольшой, который был исписан арабской вязью.
«Ну да, точно! В те годы казахи писали на тоте-жазу, упрощенном арабском», – догадался он. Дальше он нашел заметки, в которых использовался латинский алфавит, их разбирать было особенно тяжело. А дальше в дневнике была запись по-казахски, но уже на кириллице. Ерболат попытался сравнить объем написанного на клочке и в дневнике и пришел к выводу, что отец, скорее всего, уже позднее аккуратно переписал в дневник информацию из разрозненных пометок, записок и листочков.
Дул мартовский пронизывающий ветер. На станцию в Балхаше пришел поезд, и на перрон спустился молодой человек. Одет он был не по сезону, поэтому от холода старался спрятаться, высоко подняв ворот пиджака. Никто его не встречал, и парень решительным шагом направился в здание вокзала. В кассе ему подсказали, как найти дорогу в райком партии, и через какое-то время он уже стоял в кабинете перед человеком во френче. Его звали товарищ Джумаханов. Он был значительно старше Куанткана, с уже проглядывающей сединой, но из-за того, что выглядел моложаво и был по-военному подтянут, ему можно было дать любой возраст, начиная от тридцати.
Молодой человек бережно достал из внутреннего кармана пиджака сложенную вчетверо бумажку и вкратце объяснил, кто он и откуда прибыл. Секретарь сидел в кресле, недоверчиво всматриваясь в лицо худощавого, смуглого парня, несколько раз перечитал изложенное в письме, словно не верил своим глазам, и наконец, спросил:
– Вы знакомы с результатами седьмого съезда ВКП(б), товарищ Есмуханов?
Конечно, Куанткан хорошо знал и о переходе к политике искоренения кулачества и о ликвидации всех капиталистических элементов в стране. Он вообще отучился на отлично, но сейчас решил ответить кратко и уверенно:
– Знаком!
– Нам нужны молодые кадры из народа, – сказал товарищ Джумаханов пафосно. А потом, неожиданно перейдя на шепот, спросил по-казахски: – Из какого ты рода, сынок?
– Из рода Алим, Ак татыран.
– Есмуханов Куанткан, дорогой. Я гожусь тебе в отцы! – секретарь заметно помягчел лицом и продолжил: – Можно, я дам тебе совет? Вот ты приехал из глуши по приказу партии, как ты говоришь. И тебе всего-навсего 17 лет.
Он откинулся на спинку кресла.
– У меня тоже растет сын-балбес твоего возраста. До сих пор кушает из рук, очень ленивый и избалованный. Здесь тоже живут казахи, мы тебе не чужие.
Секретарь немного задумался.
– Во-первых, будь осторожен. Мы продолжаем борьбу против оппозиционных уклонов в партии. Во-вторых, удачи тебе в твоих начинаниях. И в третьих…
Секретарь испытующе посмотрел на Куанткана.
– Я всегда готов дать отцовский совет и поддержать тебя, как старший брат.