Однажды разбитое сердце

– Даю вам ровно минуту, чтобы убраться отсюда, прежде чем натравлю на вас Юпитера и Аида. – Пожилая женщина, которая, должно быть, была матриархом Дома Фортуны, ворвалась в комнату в сопровождении пары собак серовато-стального окраса, доходивших ей до пояса. – Время их ужина еще не приспело, но они не прочь полакомиться плотью моих врагов.

– Табита, – излишне драматично вздохнул Джекс, принимая расслабленную позу. – Нет необходимости в бесполезных угрозах.

– Уверяю тебя, мои угрозы совершенно серьезны. – Одной морщинистой рукой женщина погладила собаку, стоявшую по левую сторону от нее, и та обнажила ряд блестящих зубов. – Осталось сорок две секунды. Я не шутила, говоря, что убью эту маленькую выскочку, если она когда-нибудь встанет на моем пути.

Взгляд матриарха устремился к Эванджелине. С двумя нарумяненными кругами на щеках и в сумрачно-лавандовом платье, подпоясанном свисающей золотой цепочкой, пожилая женщина выглядела как очень дорогая кукла. Из тех, что грезятся людям в кошмарах, что оживают и убивают во снах.

– Очевидно, газеты преувеличили ваши внешние качества, – сказала она. – Поверить не могу, что Аполлон предпочел тебя моей Фессалии. Хотя после того, как ты исчезнешь, я позабочусь о том, чтобы он исправил свою оплошность.

Эванджелине хотелось надеяться, что женщина шутит. Она должна была шутить. Люди, живущие в сверкающих пурпурных замках, не угрожают скормить гостей своим собакам.

Эванджелина бросила встревоженный взгляд в сторону Джекса. Он впился взглядом в стоящие в углу часы, которые неустанно тикали.

Значит, не шутит.

– Восемь секунд, – сказала матриарх.

Собаки зарычали, и их серые пасти растянулись, обнажая острые клыки, пока хозяйка трепала короткую серую шерсть на их головах. Дыхание Эванджелины участилось.

Она твердила себе, что это всего лишь собаки, и ей не нужно было целовать их морды. Ей нужно было просто поцеловать женщину, которая их гладила.

– Какие у вас красивые зверушки, – прощебетала Эванджелина, чье сердце колотилось все сильнее с каждым произнесенным словом. Она протянула руку, будто собиралась погладить собак, но вместо этого схватила женщину за плечи и прижалась поцелуем к ее бледной, словно бумага, щеке.

Матриарх Фортуна замерла и пронзительно закричала:

– Да как ты смеешь…

Но ее слова прервали тявканье и лай собак, когда она прыгнули вперед. Сильные лапы ударили по телу Эванджелины. Она попыталась отбиться от них, но псы…

…облизывали ее?

Один влажный язык оставил небрежный собачий поцелуй на щеке Эванджелины, в то время как другой нежно ласкал ее шею.

А стоящая напротив нее матриарх Дома Фортуны теперь нежно улыбнулась, озарив свое подобревшее морщинистое лицо и внезапно став такой же милой, как и восхитительный пурпурный замок.

– Юпитер! Аид! – скомандовала она. – Отойдите, мои любимые. Оставьте нашу драгоценную гостью в покое.

Собаки немедленно повиновались, встав на все четыре лапы.

Затем матриарх обняла Эванджелину с тем же теплом, какое исходит от свежеиспеченного печенья и вязаного пледа. И впервые Эванджелина поблагодарила Джекса за магию, потому что это явно была его заслуга. Поцелуй превратил матриарха из куклы-убийцы в заботливую бабушку.

– Прости Юпитера и Аида! Они становятся непослушными, только когда очень рады кого-то видеть. И вы должны простить мне мое прискорбное поведение. Если б я только знала, что ты придешь сегодня с визитом, то попросила бы кухарку приготовить хобгоблинскую помадку.

Джекс рассмеялся, скрыв смех за кашлем, подозрительно прозвучавшим как «хобгоблинская помадка».

– Помадка – любимое лакомство моей Фессалии, – продолжала лепетать матриарх. – Вы уже встречалась с ней? Мы полагали, что принц Аполлон действительно сделает ей предложение, и хотя она расстроилась из этого, мне кажется, вы могли бы стать близкими подругами. Я могу послать экипаж, чтобы ее незамедлительно доставили сюда.

– В этом нет необходимости, Табита. – Джекс оттолкнулся от камина и с невозмутимой грацией подошел к Эванджелине. – Я думаю, мисс Фокс хочет на самом деле увидеть хранилище Фортуны.

– Нет! – Седовласая голова пожилой женщины качнулась так закостенело, но настойчиво, будто она не желала говорить «нет», но что-то более могущественное, чем магия Джекса, заставило ее. – Я никого не пускаю в хранилища. Я… мне жаль. – Когда она снова повернулась к Эванджелине, ее плечи поникли, а морщины прорезали лицо еще отчетливее.

Это выражение лица женщины до боли напомнило ей Аполлона. Всякий раз, когда он думал, что Эванджелина несчастна, его сердце словно теряло свою силу, а вместе с ним отказывало и все остальное тело.

– Мне это не нравится, – пробормотала Эванджелина Джексу.

– Тогда помоги покончить с этим, – прошептал он. – Чем быстрее я получу желаемое, тем скорее к ней вернется ее скверный характер.

– Есть и другие места, которые я могла бы тебе показать, – продолжила матриарх. – Может, устроить тебе экскурсию по дому и показать портреты всех моих любимых внуков?