Однажды разбитое сердце

– Как бы увлекательно это ни звучало, но Джекс прав. – Эванджелина почувствовала укол вины за то, что добровольно помогала Джексу, но спектакль не закончится, пока он не достигнет своей цели. К тому же это был ее шанс выяснить, чего он добивался и почему хотел, чтобы она вышла замуж за Аполлона. – Я бы хотела взглянуть на хранилища.

Матриарх Фортуна прикусила губу и сжала сломанный ключ-отмычку, болтавшийся у нее на шее. Ей ни капельки не хотелось этого делать. Должно быть, в ее хранилищах хранилось нечто очень ценное – или весьма опасное. Но поскольку просьба исходила из уст Эванджелины, околдованная старушка, казалось, не могла сопротивляться. Она снова напомнила Эванджелине куклу, с ее губами, сложившимися в задорную улыбку, которая совершенно не вязалась с дрожащими конечностями, когда она повернулась и повела их к хранилищам.

28

Лабиринт из сужающихся коридоров.

Несколько запертых дверей.

Проход, скрытый за туалетным столиком.

Длинная железная лестница.

Тысяча стремительных ударов сердца.

И они были почти у цели. Глубоко под землей, в недрах сказочного замка.

Здесь царила атмосфера, от которой Эванджелине хотелось обхватить себя руками. На влажных гранитных стенах висели заляпанные сажей лампы, хотя огонь горел лишь в немногих из них, но света не хватало, чтобы прогнать мелькающие по углам тени. Света хватало лишь для того, чтобы разглядеть одинокую арку в центре помещения.

Эванджелина обхватила себя руками.

С тех пор как приехала на Север, она видела уже три арки. Громадную Арку Врат при въезде, покрытую различными символами арку на первом торжестве Аполлона и арку с постоянно меняющейся невестой, которая привела девушку на Нескончаемую Ночь.

Здешняя арка была намного проще, но от нее исходила та же сила, что и у других. Увитая высохшим мхом и пожелтевшей паутиной, она выглядела скорее серой, нежели голубой, и навевала на мысли о чем-то давным-давно дремлющем или намеренно оставленном в покое, запрятанном по ту сторону арки.

– Похоже, я не единственный, кто отличился плохим поведением. – Джекс властно приподнял бровь, когда его взгляд скользнул от поросшей мхом арки в сторону дрожащей матриарха Фортуны.

– Не смей никому рассказывать! – вскричала старушка, хлопая руками по бокам, а затем потянувшись вперед, чтобы погладить собак, которые в какой-то момент их пути перестали следовать за ней. – Эванджелина, пожалуйста, не думай обо мне плохо из-за того, что она здесь.

– Почему я должна думать о вас плохо?

– Потому что эта арка должна быть уничтожена. – Джекс остановился прямо перед аркой и стал абсолютно неподвижным.

Эванджелина сомневалась, знал ли он о том, что она здесь. Нет… он, безусловно, не знал. Будь это так, он бы постарался скрыть свои эмоции гораздо раньше. Пряди голубых волос спадали ему на лоб, но не закрывали его глаза полностью. Они широко распахнулись, сияли, точно яркие звезды, наполнившись чем-то, похожим на надежду.

Эванджелина понимала, что ей не следует так откровенно пялиться на него, но не могла отвернуться. Взгляд его глаз смягчил острые грани его лица, сделав Джекса похожим на того Принца Сердец, которого она представляла в своей голове до встречи с ним, – трагически красивого и убитого горем от разбитого сердца.

Они все ближе подбирались к тому, чего хотел Джекс. Эванджелине оставалось лишь узнать, что это такое.

Она снова внимательно осмотрела дремлющую арку, задаваясь вопросом, чем она отличается от других. Несколько мгновений понадобилось Эванджелине, чтобы среди толщи грязи и копоти разглядеть на самом верху арки мелкими буквами выгравированные иностранные слова. Дрожь пронеслась по ее позвоночнику. Эванджелина не могла прочитать слова, но по какой-то причине узнала язык.

– Это древний язык Доблестей? – спросила она, вспомнив обезглавленные статуи, шепчущиеся с ней в море, когда она впервые попала в эту часть света.

Джекс удивленно склонил голову набок.

– Что ты знаешь о Доблестях?

– Мама часто рассказывала о них. – Конечно, Эванджелина старалась вспомнить некоторые рассказы своей матери, но не могла вспомнить почти ничего. Все, что осталось в ее голове, – это лишь смутные образы древней королевской семьи, которой отрубили головы. – Они как северный аналог Мойр.

– Нет…

– Отнюдь…

Табита и Джекс ответили разом.

– Доблести были обычными людьми, – поправил Джекс.

– В них не было ничего обычного, – огрызнулась матриарх. Ее спина выпрямилась, и она сразу стала похожа на ту грозную женщину, которую Эванджелина впервые встретила. – Доблестные Онора и Вульфрик были первыми королем и королевой Севера, и они были выдающимися правителями.

Взгляд матриарха стал отстраненным и стеклянным, и Эванджелина забеспокоилась, что она больше ничего не расскажет, что, подобно многим другим северным сказаниям, история проклята и люди позабыли ее конец. Но женщина продолжила: