Одноглазый дом

Единственная улика вела туда. Если предположить, что Сильван не раз таскал ценности из Дома-на-ветру, он мог оказаться там накануне своей смерти и обнаружить нечто важное, о чем так и не успел рассказать Дарту.

– А задобрить безлюдя ты не можешь?

– Вряд ли получится в кратчайшие сроки добыть сорт табака, который предпочитает безлюдь, – ответил Дарт и с хмурым видом принялся доедать торт.

– А что предпочитает твой? – Флори думала об этом с тех пор, когда узнала про приманки.

Прежде чем ответить, Дарт огляделся по сторонам, а потом шепотом сказал:

– Острый перец.

Флори невольно улыбнулась. Ответ был так прост, а она не смогла додуматься до него сама, хотя не раз отмечала, что от Дарта веет этим острым ароматом. И в ту ночь, когда они с Десом пробрались в Голодный дом, от нее, приехавшей на телеге со специями, пахло примерно так же. Вот что насторожило Рина, когда он спросил, как им удалось открыть дверь без ключа. Еще тогда он понял, что Флори воспользовалась приманкой, но успокоился, узнав, что это вышло по удачной случайности.

Мысли ее прервались, потому что Дарт снова заговорил. Он будто бы обращался не к ней, а просто размышлял вслух.

– Раз ему нужны веские доказательства, я их найду, – заявил он. Потом в задумчивости почесал висок мизинцем, еще не выпачканным в креме, и стал строить планы: – Нужно повторно опросить владельца таверны, где Сильван был перед смертью. И пройтись по старьевщикам и ломбардам, чтобы понять, когда он начал продавать ворованные вещи из Дома-на-ветру. Если он давно промышляет этим, то становится подозреваемым. Если наведался туда уже после смерти Мео и что-то заметил – значит он свидетель.

– И мародер, – мрачно добавила она.

В их разговоре возникла долгая пауза.

Неудивительно, что Рин не поддержал затею. Ему приходилось осторожничать больше обычного: иметь веские причины и железные доводы для каждого своего шага. Его загнали в угол. Следящих не устроило вмешательство Рина в судебный процесс; городские власти наверняка были недовольны, что несколько безлюдей остались без контроля; а лютены обвинили его в потворстве Дарту. Со всех сторон на него давили, смотрели выжидающе – как стервятники, готовые заклевать.

Флори растерянно разглядывала руки, испачканные в творожном креме. Пока все гости чинно ели десерт золочеными ложечками, Дарт притащил в сад фарфоровую тарелку из фамильной сокровищницы Эверрайнов. Интересно, что сказала бы госпожа, узрев такую вопиющую наглость? Не успела она вообразить, как неугомонный Дарт позвал ее за собой. Флори доверилась ему и ахнула, когда они остановились у пруда:

– Ты серьезно?!

– А ты хочешь ходить с липкими пальцами?

– Убедил.

Они склонились над зеркальной гладью пруда и опустили руки. Флори почувствовала согретую солнцем воду, а затем – скользкое прикосновение к запястью. Она взвизгнула и дернулась, вызвав кучу брызг. Ее испугал не карп, а то ощущение, когда что-то невидимое дотрагивается до кожи.

– Ты успела загадать желание? – спросил Дарт с ребяческим восторгом.

– Нет, я успела только рыб распугать.

– А я загадал. Местные поверья утверждают, что карпы прикасаются к тем, чье желание соглашаются исполнить.

– Рада за вас, – пробурчала она, смывая с пальцев остатки крема.

Почему-то ей стало обидно от такой мелочи. Могла бы загадать себе нормальную форму ушей, нарядное платье или чтобы Рэйлин оказалась простым клерком – и укатила бы на своей лестнице обратно в архив. Словно бы насмехаясь над ней, из сада донеслись звуки фортепиано и сладкоголосое пение – не было никаких сомнений, что так поет умница Рэйлин, чьи таланты не знали границ.

– Потанцуем? – внезапно предложил Дарт, и от одной мысли о том, чтобы согласиться, у нее свело живот. Флори отказалась, справедливо считая себя неумехой по части изящных па. В ответ Дарт шутливо нахмурился: – Эй, я уже загадал желание. Не подводи карпа, потанцуй со мной.

Он настойчиво протянул руку. Когда их ладони соприкоснулись, прохладные и мокрые после пруда, Дарт осторожно притянул Флори к себе – ровно настолько, насколько позволял парный танец. И все же оказался так близко, что она разглядела веснушки на его лице, не такую россыпь, как у нее, а бледные точки, будто нарисованные чьей-то несмелой рукой. Прежде она не замечала их.

Неловкие движения слабо напоминали танец, они скорее медленно кружились на одном месте, будто сломанные фигурки в музыкальной шкатулке. После очередного неуклюжего шага Флори виновато пробормотала:

– Я тебе так ноги оттопчу.

– Вечно ты мне угрожаешь. – Дарт просиял.

Улыбка всегда превращала его в ребенка: в глазах вспыхивали задорные блики, выразительные скулы приобретали мягкую округлость, а сегодня к этому добавились крошки бисквита на губах. Флори отвела взор и подумала, что испытывает меньше неловкости, когда разговаривает с Дартом во время их танца, поэтому спросила:

– Почему ты ушел с праздника?

– Странно отмечать семейные праздники, когда не знаешь, что такое семья. – Он постарался сказать это непринужденно, однако Флори заметила, как потускнели его глаза. – А ты?