Одуванчики в инее

– На гимнастике упала, – как-то ехидно улыбнулась Машка.

Я недоверчиво осмотрел ее.

– Больно? – спросил я, хотя мне это было не очень интересно.

– Ужасно, – театрально протянула Машка и приложила руку ко лбу, как умирающий лебедь.

Тут за углом послышались быстрые, мелкие шаги, и вскоре в арку завернула очень красивая девушка в пышной красной юбке. Мне не понадобилось и доли секунды, чтобы понять, что это и есть та самая Пелагея, за которую с нами готов был подраться Пантик. И теперь я ясно видел почему. Она была прекрасна.

Наткнувшись на меня, Пелагея слегка испугалась и остановилась.

– Здравствуйте, покровительница небесных птах, – прошептал я с круглыми глазами.

– Что-что? – не расслышала Пелагея, но я только глуповато улыбнулся.

– Здравствуйте, – простонала Машка не своим голосом, и я удивленно повернул к ней голову.

Машка с демонстративно страдальческим видом опиралась о стену и чуть не плакала. При ее виде жалость охватила бы даже работника гестапо, не то что самозабвенного волонтера-марафонца. Пелагея ахнула и подпорхнула к бедняге, опиравшейся на костыли.

– Тебе помочь, девочка? – захлопотала она. – Тебе больно? Куда же ты собралась совсем одна?

– Я хотела выйти в магазин купить цветы, – застонала пуще прежнего Машка. – Сегодня у бабушки годовщина со дня смерти, и мне надо отнести цветы на кладбище. Но тут что-то очень сильно нога заболела…

Насколько я знал, обе бабушки Машки здравствовали и вполне даже бодрствовали. Машку и Борьку отправляли то к одной, то к другой на все каникулы, а иногда и на выходные в придачу. При таком счастье, конечно, можно было устать от жизни, но пока обе стойко держались. Грудь мою защемило от негодования.

Пелагея же почти что прослезилась, и уже в следующий момент они удалялись с нахалкой Машкой по мокрой мостовой в сторону магазина, а я так и стоял с кирпичом на ноге. От злости хотелось выть. Впопыхах я откопал в карманах мятый кусочек бумаги и ручку, написал трясущейся рукой пылкую записку и заткнул ее в наш ящик. Пора было разбираться с гнусными методами какашников.

– А что ты, собственно, хочешь? – закатил глаза Борька и откинулся на спинку стула, задрав руки за голову. Выглядело это нелепо, словно он еще недостаточно натренировался перед зеркалом, прежде чем демонстрировать миру свои крутые замашки, содранные у дядек в телевизоре. – Вообще-то, если уж на то пошло, выдвигать претензии на что-либо полагается нам, а не вам.

– И почему это? – процедил я сквозь зубы.

Подвал какашников, в котором мы снова встретились вопреки моим требованиям о том, что совещаниям отныне бывать исключительно на нейтральной территории, был тускл и противен. В щели узких окошек под потолком задувал ледяной ветер, пронизывая наши спины металлическими спицами, а на неровном полу собирались лужицы болотной, вонючей воды. Стоило ступить в это отвратительное помещение, и нос начинал течь сам собой. Ребята хлюпали и откашливались. Мне казалось, что в лужицах шныряют уродливые головастики.

– Потому что, во-первых, – пояснял Борька голосом отпетой заразы, – вы хорошо и очень удобно придумали себе все это. Та, за которой надо следить, живет именно в вашем подъезде. Зашибись просто! Каким образом мы должны попасть в него без ключей? Ждать, чтобы кто-нибудь нам открыл? Бред какой-то! Надо было сразу обговаривать более выгодные для нас условия игры!

В этом Борька был, несомненно, прав. И, разумеется, я об этом тоже уже думал, но решил молчать, пока какашники сами не возмутятся. Вот возмутились. Я и бровью не повел.

– А во-вторых? – спросил я, шмыгнув носом. Погода стояла просто мерзкая.

– А во-вторых, мы думаем, что все это – изначально бредовая затея, – протянул Борька с наслаждением. Я сузил глаза и сжал зубы.

– Что – это?

– Вся эта затея! Плохую ты игру придумал, Воробей! – Борька ударил ладонями об стол, и его стайка одобрительно закудахтала.

– Это не игра, – вскипел я.

Борька противно усмехнулся.

– Честно говоря, нам кажется, что вы высосали из своих вонючих пальцев всю эту историю с колдуньей и загадкой, чтобы не быть нами в очередной раз отлупасенными. Ведь все знают, что в войне вы вечные жалкие проигрыватели.

– Нет такого слова, проигрыватели, – огрызнулся я. Борька легко доводил меня до каления.

– Теперь есть, – улыбнулся Борька своей отвратительной улыбкой. – Специально для таких патологических экземпляров, как вы, пришлось придумать.

За мной взорвались возмущением, незамедлительно подхваченным противной стороной. Выкрики и брызги полетели мимо нас с Борькой, как смертоносные стрелы индейцев. Борька зловеще ухмылялся. Я поднял руку, и Вольные птицы утихли.

– Почему вы решили, что мы врем? – крикнул я, и Борька властно махнул своей стае, чтобы та замолкла.

– Если у вас нет аргументов, то это пустые слова, – продолжил я. – Или у вас просто не получается раздобыть никакой информации? И легче сдаться?

Борька разозлился. Он вообще очень быстро начинал злиться. Это свойство передалось ему от мамы.

– Это мы сдаемся? – зарычал он и треснул кулаком об стол. – Да мы уже в разы больше вас знаем!