Одуванчики в инее

– Ну, конечно, садитесь к нам на хвост, как пиявки, и досасываете сведения из наших свидетелей, – крикнула вдруг Гаврюшка.

– Ты-то помолчи, кикимора! – удивленно отчеканил Борька. Без спросу говорить никому не позволялось, кроме вожаков.

Гаврюшка метнулась в сторону Борьки, но была удержана Макароном и Тимофеем. Машка (конечно, уже без костылей) и Женька довольно захихикали. Я бросил разбушевавшейся Гаврюшке строгий взгляд, и она обиженно вырвала руки у смирителей, но более не делала лишних телодвижений.

– Попрошу без обзывательств, – обратился я к Борьке. – И так уже добрую половину всех правил не соблюдаете. А вообще Гаврюшка права. Вы же за нашими свидетелями шпионили. Сначала к господину Пётэтре наведались, потом Пелагею перехватили…

– А кто сказал, что они ваши?! – вскинулся Борька. – Что тут значит «ваши»?! Вы их купили, что ли? Может, еще запретите нам с самой Лялькой Кукаразовой общаться?

– А вы с ней общаетесь?! – Я чуть не подавился собственными слюнями и пошатнулся на стуле.

Лицо Борьки перекосила череда различных эмоций. От испуга до злорадства. В конце концов он ухмыльнулся и пожал плечами. Думай, мол, теперь что хочешь. У меня затряслись руки. Почему-то одно представление о том, что они могли где-либо говорить с Лялькой Кукаразовой, полностью выводило меня из себя. В моем понимании она была последней, недосягаемой инстанцией, некой Медузой горгоной или Дельфийским оракулом. Трофеем после всех трудов.

Но в правилах ничего не говорилось про то, что с ней нельзя было разговаривать до последнего, все решающего момента, и я не имел права возмущаться. Борька демонстративно зевнул, не прикрывая рот рукой.

– Можно сказать, вам повезло, – протянул он. – Погода противная, а Давид сломал ногу на тренировке, так что продолжать играть в войнушку сейчас бессмысленно. Поэтому мы готовы еще немного пострадать вместе с вами вашей ерундой.

– Спасибо вам огромное, ваше величество, – прошептал я дрожащим от злости голосом.

Такого прилива эмоций с моей стороны Борька, видно, не ожидал. Приподняв одну бровь, он впился в меня глазами и задумчиво побарабанил пальцами по краю стола.

– В чем тут дело, Воробей? – тихо спросил он. – Что стоит за этой игрой? Сдается мне, что не просто азарт и удовольствие от победы.

Мне стало не по себе. С неким удивлением я заметил, что воздух предательски медленно поступает в мои легкие. Грудь сжимали каменными пальцами злоба и волнение. Мне надо было выйти на свежий воздух.

– Заседание окончено, – еле пропыхтел я и поднялся.

– Вообще-то это не ты один решаешь, – начал Борька, но мне некогда было его слушать.

Уже закружилась голова. Я рванул к выходу. Спиной я чувствовал недоразумение своей стайки, но ждать не мог. Две, четыре, шесть ступенек, три шага к тяжелой двери. Всем телом я навалился на нее и, споткнувшись об порог, выкатился на свет. Успев поймать равновесие в последнее мгновение, я расправил руки, закрыл глаза и глубоко вдохнул. Насколько это было возможным. Холод мятой обжег мое горло, и стало немного легче.

«О чем они говорили?» – проносилось у меня в голове с назойливостью сонной мухи. «Что они знают?» Хотя думать надо было совсем о другом. Баллончик лежал дома. А мамы дома не было. А у меня не было ключей. Когда входная дверь захлопнулась за мной, я еще оглядел ее с нехорошим чувством, но списал его на мнительность. Будь проклята эта астма!

Я нагнулся вперед и руками оперся о колени. Голова кружилась все сильней, несмотря на свежий воздух. На затылок и шею мне падал редкий ледяной дождь и скатывался к подбордку.

Вокруг меня уже собралась вся моя стайка и обеспокоенно заглядывала мне в лицо. Я пытался улыбаться, но получалось плохо.

Вдруг камень на моей груди еще увеличился, и я с ужасом понял, что просто так он уже не пропадет. Глаза невольно налились слезами. Что за глупость?! Нехотя я поднял взгляд на друзей.

– Мне нужен… баллончик… Он там. – Морщась, я показал вверх к своему окну и добавил через силу: – Быстро нужен.

Макарон и Гаврюшка метнулись через двор к нашему подъезду, а остальные остались меня караулить.

– Может, тебе надо сесть? – послышался сквозь туман наигранно-спокойный голос Пантика. – Или лечь?

Я мотнул головой. Надо было успокоиться. Очень быстро успокоиться. Но мое горло сузилось в трубочку, и я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Перед глазами стало чернеть. Я посмотрел вверх. Окна нашей квартиры были темными. Гаврюшка и Макарон уже давно должны были добежать. Значит, мама еще не вернулась. И тут в моем животе что-то сжалось, и сердце забилось в диком галопе. У меня началась паника. Я издал протяжной стон, и слезы, скопившиеся в моих глазах, брызнули по щекам. Ноги подкосило, и я завалился на мокрое месиво дворовой грязи.

Вокруг меня поднялся галдеж, но я не мог разобрать, кто говорил. Кто-то теребил меня за руку, а кто-то пустился обратно к подъезду жать на все кнопки домофона.