Офицеры-2

«Баба у него есть, что ли, или натаскался по свету, насмотрелся блядей! Нос от своих воротит», — Нинка со злости укусила себя за кулак.

Перед оскорбленным Нинкиным взором так и за­мелькали кадры американских видеофильмов. Пря­мо строем пошли, играя накачанными задами и сиськами, Шерон Стоун, Мадонна и прочие секс-агрессорши.

Стало обидно до слез.

11

Ставр уже не соображал, сколько времени он сидит в карцере. Может, сутки, а может — неделю. Когда ла­герь был военной базой, это помещение использовалось как арестантское, соответственно оно и было оборудо­вано: ничего, кроме серых бетонных стен в зловонных потеках мочи. Под низким потолком имелось узкое от­верстие, позволявшее просачиваться внутрь скудным порциям дневного света. Воздух оно почти не пропус­кало. От духоты и жары Ставр все время был в поту. Го­лова разламывалась от боли. Временами он отключал­ся, проваливался в тяжелую бредовую сумятицу.

Когда охранники привели его сюда и Хиттнер сам открыл дверь, Ставр заглянул в вонючую душегубку и заявил, что не войдет туда.

— Нет, войдешь, — ответил Хиттнер. — Войдешь, потому что у тебя нет другого выхода. От тебя кровью пахнет, и, если ты вернешься в казарму, они порвут тебя на куски. Ты кишки свои с пола собирать будешь, понял?

Сейчас Ставр думал, что лучше бы Хиттнер его сразу расстрелял или позволил вернуться в казарму, тогда все кончилось бы быстрее и не столь омерзи­тельно.

Ночью, сидя на полу в кромешной тьме, Ставр ус­лышал, как поворачивается в замке ключ и гремит за­сов.

«Все! — вспыхнуло в голове. — Но почему ночью? А-а-а... здесь все происходит ночью».

В нем взметнулась бешеная ярость. Если бы его поставили к стенке сразу после того, как он убил Буф­фало и был еще пьян от крови, высокомерия и зло­сти, а гордость его не была унижена скотским пленом, Ставр спокойно принял бы смерть, и у него нашлось бы мужество засмеяться. Но теперь в нем накопилось столько ненависти, что он уже не мог покориться об­стоятельствам. Ставр решил, что теперь и Хиттнер, и прочий сброд надолго запомнят, во что им обойдется его смерть. Долго будут помнить. Все, кто жив оста­нется.

Дверь открылась. Сразу вспыхнул луч фонарика. Метнулся по стенам, нащупывая Ставра, и ослепил его.

— Давай выходи, — произнес голос Хиттнера.

Защищая глаза от яркого света, Ставр тяжело под­нялся с пола. Пролезая в дверь, он намеренно горбил­ся и шатался. Но Хиттнер, очевидно, уже слишком хо­рошо представлял, с кем имеет дело.

— Давай без глупостей, — предупредил он. — Не в твоих интересах сейчас устраивать шум.

Хиттнер погасил фонарь. Осмотревшись в темно­те, Ставр с удивлением обнаружил, что, кроме Хит­тнера, больше никого нет. Странно, человек с его ре­путацией, кажется, заслуживает эскорт по крайней мере из пяти охранников с автоматами.

— Спокойно, Ставр, отдышись пока, я закрою дверь. На вот, глотни джину. Это здорово успокаивает нервы.

Хиттнер сунул Ставру флягу и преспокойно по­вернул ключ в замке арестантской.

— Идем, — сказал он.

— Куда? Меня расстреляют?

— Тебя это беспокоит? — рассмеялся Хиттнер, по­хоже, он был в очень хорошем настроении. — Ты ви­дел, как расстреливают? Самое неприятное в этом деле, что человек дьявольски живучая скотина. В нем сидит десять — двенадцать пуль, а он корчится, весь в крови, и скребет ногтями землю. Иногда это продол­жается довольно долго. Но ты не нервничай, обычно я ставлю поблизости кого-нибудь из моих парней с пистолетом, чтоб сразу выстрелил в затылок. Вот толь­ко похорон с воинскими почестями я тебе обещать не могу. Ты же так и не сказал, кто ты. А теперь у меня есть основания думать, что никаких воинских почес­тей тебе вообще не полагается, потому что таких, как ты, сжигают в полиэтиленовом мешке в крематории для животных.

— Ты или спятил здесь, Хиттнер, или намеренно выводишь меня из себя.

— Не угадал, просто хотел поболтать с тобой на­последок. Может, тебя и расстреляют, но не здесь и не сейчас. Ты улетаешь из лагеря, за тобой прислали вер­толет.

— Какой вертолет? Хиттнер, не пори мне мозги, я зол, и мне не до шуток. Кто, мать твою, прислал за мной вертолет?

— Этого я не знаю. За тебя заплатили, остальное меня не касается, не имею привычки задавать лиш­ние вопросы.

— Я знаю, что ты вербовщик, Хиттнер. Ты продал меня?

— Да, а что?

— Кому, черт возьми?

— Пораскинь мозгами, может, сам догадаешься, кто захотел выложить за тебя денежки. А мне так на это наплевать.

За конторой Хиттнера стоял тот самый джип, ра­диатор которого Буффало продырявил, стреляя в Ставра. С тех пор машину починили.

— Садись, — приказал Хиттнер. — До того места, где ждет вертолет, нам еще ехать полчаса.

Залезая в джип, Ставр вдруг заметил, что на зад­нем сиденье кто-то есть. Присмотревшись, Ставр уз­нал Дренковски.

— Что это значит, твою мать? — повернулся он к Хиттнеру. — За него тоже заплатили?

— Нет, за него не платили. Но он сказал мне о тебе одну вещь, благодаря которой я выгодно сбыл тебя с рук. Поэтому Дренковски может убираться к черто­вой матери. Таков был уговор.