Офицеры-2

Она посмотрела ему в глаза с отчаянием:

— Не говори. Я знаю.

Шуракен не понимал, как могла Женя узнать о ги­бели Ставра, но сейчас это не имело значения.

— Я пришел проститься, — сказал Шуракен. — Я еду к себе в поселок.

— Почему, Саша, почему? Я тебя не понимаю.

— Гибель Егора все изменила. Я не хочу чувство­вать себя последним подлецом.

— А я? Я как же? Ведь я ждала вас. Хотя, конеч­но... какое это имеет значение, если ты больше не лю­бишь...

— Я люблю тебя, Женечка. Люблю, не сомневай­ся. Пойми, я подлецом не хочу быть не только перед Егором, но и перед тобой. Все действительно изме­нилось. Раньше, когда я тебя замуж звал, у меня перс­пективы были по службе. Я знал, что жить мы с тобой будем хорошо.

— Саша, зачем ты об этом говоришь? Какое это имеет значение?

— Большое. Я не собираюсь ломать тебе жизнь, а со мной сейчас будут одни проблемы. Жилья в Моск­ве у меня нет, а в деревне ты жить не сможешь. Да я и сам вряд ли смогу. Работы нормальной там нет. Ско­рей всего, законтрактуюсь куда-нибудь и уеду. А тебе надо учиться. Ты ради этого института в Афгане жиз­нью рисковала.

— Вот что, Саша, куда ты — туда и я. Для меня ра­бота везде найдется.

— Женечка, родная моя, я ничего сейчас не знаю — что со мной будет, куда поеду. Дай мне время, хотя бы год дай мне. Я выкарабкаюсь из дерьма, в ко­тором сейчас оказался, и вернусь за тобой. И верь мне. Ты у меня единственная, другой мне не надо

В тот же вечер Шуракен уехал к себе в леспаркхо-зовский поселок.

Черная «Волга» главы местной администрации — школьного приятеля Шуракена — с трудом втиснулась во двор и заняла все свободное пространство. Поэто­му принадлежащий начальнику районного отделения внутренних дел белый космический «форд» с «елкой» на крыше и «вольвешник» директора леспаркхоза при­ткнулись в распахнутых воротах. Власть съехалась на большую поселковую гулянку по случаю возвращения Шуракена.

Клавка, мать Шуракена, выставила на стол все до­стояние своего погреба и, конечно, самогон. В посел­ковом магазине «Колосок» она отоварилась изрядным количеством отечественной и зарубежной выпивки, но знала, что казенная продукция пойдет в оборот, когда уже станет все равно, что пить, потому как на­туральный продукт — он всегда лучше.

За столом было тесно, но, как известно, в тесно­те, да не в обиде. На одно из почетных мест Посадили недавно появившегося при начавшей ремонтировать­ся церкви молодого батюшку с лицом аспиранта МГУ и русыми кудрями до плеч. Местная власть располо­жилась в верхнем конце стола рядом с виновником торжества. Справа от Шуракена присела мать. А мес­то слева почему-то оставалось свободным.

Вчера Костя привез Шуракена домой на «уазике» Командора. Из своих странствий Шуракен вернулся налегке: в руках он держал спортивную сумку, в кото­рой ворочался Дуст — щенок, подаренный Командо­ром на прощание. На подъезде к леспаркхозовскому поселку Шуракен увидел то, чего и в помине не было, когда три года назад он приезжал навестить мать пе­ред отбытием в Сантильяну. Нелепые сооружения из красного кирпича, сомкнувшись в тесные стаи, под­грызали лес с разных сторон. Это удивило Шуракена, потому что он помнил прежние порядки леспаркхо­за, охранявшие буквально каждое дерево. Поселок ос­тался прежним, только некоторые дома заметно по­хорошели. А другие — заметно поплохели в том чис­ле и дом матери.

Гулянка набирала обороты. Место слева от Шура­кена по-прежнему пустовало, и кое-кто из холостых бабенок поглядывал на него уже с явным вожделени­ем. Но ни одна не решалась встать и пересесть туда. Причина их робости заключалась в том, что они зна­ли, кому оно предназначено.

Гости радостно загомонили при виде огромной ды­мящейся кастрюли, доверху полной вареников, которую Клавка внесла с кухни.

— Ты к нам надолго? — спросил Шуракена быв­ший школьный приятель Славка Морозов, ныне гла­ва местной администрации.

— Получается, вроде надолго, — уклончиво отве­тил Шуракен.

— Давайте, тетя Клава, валите, валите больше, я уж давно домашнего не ел, — отвлекся Морозов, ко­торому хозяйка начала накладывать на тарелку варе­ники. — Слушай, — он опять повернулся к Шуракену, — че я тебе скажу, пока трезвый. Зайди завтра ко мне, подумаем, куда тебя пристроить.

— Разберемся...

Шуракен поднял голову и вдруг увидел Нинку. Она вошла в комнату. Среди звуков застолья

раз­дался уверенный стук каблуков. Голоса начали сти­хать, и постепенно в комнате наступила тишина.

Надменно откинув голову в пышно взбитых куд­рях, хозяйка поселкового магазина «Колосок» напра­вилась к ожидавшему ее месту рядом с Шуракеном. По поселковым понятиям Нинка была баба манкая, но давно уже никто не видел ее в таком парадизе. На­верное, не для кого было выставлять товар лицом. Бабы вытаращили завистливые глаза на неописуемой красоты бирюзовое платье из турецкой ангоры с ги­пюровыми врезками на груди и рукавах. Мужичье за­волновалось, всем нутром почувствовав то, чем было наполнено платье. Грудь Нинки, высоко задранная бесстыжим заграничным лифчиком, так и лезла на­ружу, распирая гипюровые загогулины.