Огненная Арка

— Назовете нужное имя. Не применяйте магию, — Аджарн вручил трубку Эвелине. — Возможно, когда-нибудь такими телефонами обзаведется вся Айламада. Если Барнинг и дальше станет столько пить… После бульона примите полрюмки бальзама.

Он задержался на пороге, окинул Эвелину тревожным взглядом и вышел.

Она перевела дух. Что это было? Попытка шутить? Хотя Барнинг с его крохотной и полубезумной гильдией магических изобретателей постоянно навлекал на себя насмешки. Его идеи не могли существовать отдельно от его пьянства. Эвелина видела его лично пару раз. Худой, плешивый, помятый, но на удивление аккуратный, Барнинг брел по улице, пошатываясь. Мечтательно разглядывал витрины магазинов… А через пару дней в «Магическом вестнике» — «На рассмотрение публики предлагаются следующие проекты бытовых и магических артефактов». И список. Бредовый, невообразимый и смелый, как бесконечно свободная пьяная фантазия гильдмейстера изобретателей. Еще более свободная оттого, что его мало кто принимал всерьез.

Эвелина сбросила пальто, чувствуя, что взмокла от напряжения. Сразу задышалось свободнее. Бездна, до чего неловко было оказаться в роли беспомощного ребенка, за которым ухаживает мамин приятель! Эвелина зажмурилась, удивляясь, как она вообще это выдержала. А еще — без магии и на попечении чужого человека… Только оставшись без возможности колдовать, она поняла, какую уверенность в себе даровала эта возможность. Хорошо хоть, что это временно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Так вот за что боролась мама. Не за свою гильдию как таковую. За возможность. За эту уверенность, подкрепленную собственной силой.

Эвелина выпила бульон мелкими глотками и пошла к книжным шкафам. С полок таинственно выглядывали заманчивые переплеты.

Оставалось понять, почему мама так привечает Аджарна. Но это как-нибудь потом.

Лучше книжка.

***

Зал Сути полыхал ослепительными языками пламени. Красно-черные, они постепенно светлели — закатные тона в темной синеве Прибежища. Облизывали горки и этажерки с артефактами — мириады огоньков, россыпь обиженных вспышек, протест живых предметов…

Отец стоял у подставки со Свечой Истины. Свеча горела ровной и безмятежной перевернутой каплей. Отец рассматривал ее, склонив голову, а бездымное жаркое пекло уже касалось его безупречного костюма. Трогало раскаленными пальцами вкрадчиво и испытующе; прислушивалось.

Тишина.

Треск искр.

Белая мгла за окном.

Эвелина так и не поговорила с отцом — тогда. Не перекинулась даже парой слов. Тогда, в этом зале, когда вместо пламени воздух пожирало недоверие и злость, светились артефакты, а отпечатки магии ложились на скрижаль. Скрепляли ответственность печатями. Сшивали магию и реальность, бесплотное и материальное.

Тогда отец просто сухо кивнул ей, как чужой. Она не обиделась.

Сложно обижаться на чужого. Сложно питать теплые чувства к тому, кто собирался сделать из тебя магическую кормушку для драконов.

Сложно видеть этого постороннего, этого врага — в родном отце…

Пламя вилось по стенам побегами фантастической лозы.

Зал дышал беспощадно ласковым теплом: обменяйся дыханиями — уснешь тихо, безболезненно и навсегда.

С плеча отца смотрела огромная рыжая кошка. Мурлыкала — видимая и невидимая одновременно. Заслушайся, согрейся…

Отец поднял голову.

— Сотри эту псевдореальность, — сказал он. — Сотри…

Это звучало как «прости».

И Эвелина увидела, где начинается зал.

Он выходил из узкого разлома Арки. Разлом расширялся, разевал беззубую пасть, полную артефактов, и сходился.

Сходился, сходился… Высоко над ним, над призрачным потолком, стоял Аджарн. Рядом — почему-то Смирлана. Они затягивали разлом.

Вместе с залом, огнем и отцом.

Не отцом.

Она была Агнессой Инайт, в замужестве Лейдер. Она стояла в сердце Огненной Арки один на один со своими кошмарами. У кошмаров было лицо.

Бесцветное, но когда-то симпатичное. Светло-карие глаза; аккуратные, но сейчас — брюзгливо изогнутые губы.

А у нее была защита. Завеса: я не та, за кем ты охотишься. Я не твоя подопечная, это не меня ты обещал сдерживать, это не со мной ты не смог ужиться. Я твоя дочь, самый дорогой человек…

Завеса не знала, что у дочери были свои кошмары.

А трещина затягивалась, и внутри оставалась огненная кровь. Не выдерживала, желтела, блекла, откатывалась бусиной по радужной нити…

…зеленый. Потусторонний свет вокруг мертвых артефактов.

Потусторонние дымные нити, обвивающие разум.

Потустороннее сердце пылающей дыры в земле.

Обескровленное. Умирающее.

Огненная его кровь вытекала, а Агнесса Инайт стояла и не могла вырваться из сгущающейся концентрации кошмаров и желаний, доведенных до абсурда. Всего того, из чего и состояло это сердце — настоящее? несуществующее?..