Огненный крест

Я встала на колени, запоздало чувствуя, как сквозь юбки просачивается жидкая грязь. Мужчина лежал в собственных испражнениях, причем довольно долго — слизь толстым слоем покрывала весь пол. Под льняной простыней он был голым. Перекатив его на бок, я увидела на спине кровоточащие язвы.

Диагноз был ясен без слов: одна половина лица сползла вниз, веко обвисло, рука и нога недвижно распластались по полу, под кожей проступали узловатые суставы. Бедняга пыхтел и блеял, бессильно высовывая язык и пуская слюни, но не мог произнести и слова.

— Тише. Успокойтесь, теперь все будет хорошо.

Я взяла его за запястье, чтобы проверить пульс: плоть свободно ходила по костям, не отзываясь на мое прикосновение.

— Инсульт, — тихо сказала я Джейми. — Вы называете это апоплексия.

Я положила руку Бердсли на грудь, чтобы хоть немного успокоить.

— Не волнуйтесь, мы вам поможем, — заверила я, а сама думала, что тут можно сделать. Ну, прежде всего, отмыть и согреть: на чердаке было чуть ли не холоднее, чем снаружи, и голая грудь под густыми волосами вся шла гусиной кожей.

Лестница скрипнула. Обернувшись, я увидела в проеме голову и массивные плечи миссис Бердсли, озаренные слабым светом с кухни.

— Как давно это с ним? — резко спросила я.

— Мош-шет… мес-сатц, — с заминкой выдавила она и, щетинясь, затараторила: — Я не могла его шдвинуть. Он шлишком тяш-шелый.

Все так. Однако…

— Как он вообще сюда попал? — потребовал ответа Джейми.

Пламя свечи высветило лицо миссис Бердсли, и светло-голубые глаза сверкнули льдом.

— Он… гналша ш-ша мной, — слабо выговорила она.

— Что?

Джейми подошел и взял ее за руку, помогая — против воли — забраться на чердак.

— Что значит гнался?!

Она сгорбила круглые плечи под завязанной крест-накрест шалью — точь-в-точь кухонный горшок с остывающим супом.

— Он меня ударил. Я побеш-шала, а он погналша. Я хотела ш-шдесь шпрятаться, но он нашел. А потом… упал. И… не шмог больш-ше вштать.

Джейми поднес свечу к ее лицу. Миссис Бердсли нервно улыбнулась, глядя то на меня, то на Джейми, и я поняла, почему она шепелявит: передние зубы были сломаны и осколки боком торчали из десны. По верхней губе вился небольшой шрам, еще один белел на лбу.

Мужчина на полу истошно завизжал, словно протестуя, и она невольно съежилась и закрыла глаза.

— Хмм… — пробормотал Джейми. — Ладно. Принесите воды, мэм. А еще чистых тряпок и новых свечей! — крикнул он ей в спину, когда она заторопилась прочь.

— Джейми, верни свет, пожалуйста.

Он встал рядом, держа подсвечник так, чтобы я видела распластанное тело. Окинув Бердсли взглядом, полным жалости пополам с презрением, Джейми покачал головой.

— Что скажешь, саксоночка? Божья кара?

— Не совсем божья, — вполголоса возразила я, чтобы на кухне не услышали. Я забрала у Джейми свечу. — Вот, взгляни.

Возле головы Бердсли стояла фляга воды и тарелка с черствой и плесневелой краюхой, рядом валялись липкие крошки полупережеванного хлеба. Она кормила его, чтобы не умер с голоду. Однако в передней комнате хранились всяческие разносолы: копченые окорока, сушеные фрукты, соленая рыба, квашеная капуста… Там были связки мехов, кувшины с маслом, горы шерстяных одеял, — а хозяин всех этих богатств лежал в темноте голый, дрожа под тонкой простыней.

— Интересно, почему она просто не дала ему умереть? — тихо спросил Джейми, не сводя глаз с плесневелого хлеба.

Бердсли в ответ замычал, свирепо вращая глазом и хлюпая носом, по лицу потекли слезы. Он рычал и выгибался, силясь встать, но только бился о пол с мясистым стуком.

— Похоже, он тебя понимает. Вы нас слышите? — обратилась я к больному, который в ответ забулькал еще громче. — Что же до того, почему…

Я медленно провела свечой над ногами Бердсли. Какие-то из ран были обычными пролежнями. Другие же — нет. По массивному бедру шли черные косые надрезы, явно оставленные ножом. Голень покрывали багровые язвы, сочащиеся сукровицей. Загноившиеся ожоги…

Джейми сдавленно замычал. Внизу распахнулась дверь, и на чердак взлетел холод, заставляя плясать пламя свечи. Потом дверь хлопнула и огонь вновь успокоился.

— Полагаю, его удастся спустить. — Джейми поднял свечу, осматривая крышу. — Если привязать там веревку с петлей. Но можно ли его вообще трогать?

— Можно, — задумчиво ответила я. От ног пациента разило вонью, которой я не чувствовала уже давно. Плохой знак. Едкий запах газовой гангрены ни с чем не перепутать. Чтобы не тревожить зря Бердсли — если он способен нас понимать, — я встала.

Джейми отдал мне свечу и спросил чуть слышно на ухо:

— Саксоночка, можешь что-нибудь для него сделать?

— Нет, — так же тихо ответила я. — Апоплексия не лечится. Могу перевязать язвы и дать трав от лихорадки, вот и все.

Он постоял, глядя на распростертое тело, качнул головой, перекрестился и пошел вниз за веревкой.