Пока я кормила ребенка, Джейми подоил остальных коз и вернулся с ведром теплого молока. Мне хотелось чего-нибудь погорячее — от мокрой соски пальцы совсем онемели, однако жирное молоко со сливочным вкусом было на удивление сладким и приятной тяжестью легло в желудок.
Ребенок перестал сосать и от души намочил пеленки — значит, здоров; вот только совсем не ко времени, потому что мой лиф тоже пропитался насквозь.
Джейми опять развязал седельные сумки в поисках сменного платья для меня и чистых тряпок для ребенка. К счастью, моя кобыла везла мешок с льняными бинтами. Джейми стал пеленать младенца, пока я неуклюже пыталась поменять сорочку, не снимая при этом юбок и плаща.
— Н-надень плащ, — велела я Джейми, стуча зубами. — А то ум-мрешь от черт-товой пневмонии.
Он улыбнулся, хотя кончик носа на бледном лице заметно отливал красным.
— Все хорошо, — прохрипел Джейми и откашлялся. — Хорошо, — повторил он тверже и вдруг замер, изумленно распахивая глаза. — О, посмотри. Это девочка.
— Правда? — Я встала рядом на колени.
— Такая страшненькая. — Он задумчиво разглядывал ребенка. — Хорошо, что у нее богатое приданое.
— Вряд ли в ее возрасте ты был симпатичнее, — укоризненно сказала я. — Ее даже не обмыли, бедняжку. А что за приданое?
Джейми пожал плечами, подсовывая под ребенка сложенную тряпицу.
— Отец умер, мать исчезла. Братьев и сестер у нее нет, больше заявить о своих правах на ферму Бердсли некому. А ферма-то хорошая, не говоря уж о товарах в той комнате. Ну и козы, само собой. — Он с улыбкой покосился на Хирама с его гаремом. — Теперь это все ее.
— Выходит, она очень богатая маленькая девочка?
— Ага, которая только что обделалась. Ты нарочно ждала, когда я тебя переодену? — сердито спросил он у ребенка.
Та, ничуть не смущаясь, сонно моргнула.
— Что ж, ладно, — вздохнул Джейми. Он встал с другой стороны, укрывая ее от ветра, приподнял шаль и одним ловким движением вытер черноватую слизь.
Девочка казалась вполне здоровой, хоть и мелкой. Она походила на куклу с выпирающим от молока животом. В этом-то и беда — такая маленькая, без капельки жирка, она очень быстро замерзнет и умрет.
— Следи, чтобы не застыла. — Я сунула руки под мышки, согреть их перед тем, как взять ребенка.
— Не волнуйся, саксоночка. Сейчас вытру ее хорошенько и… — Он вдруг нахмурился. — Саксоночка, это еще что такое? Неужели синяк? Глупая женщина что, уронила ее?!
Джейми держал попку ребенка на весу. Чуть выше маленьких ягодиц виднелись синеватые пятна.
Это были не синяки. И в какой-то степени они объясняли, почему ребенка бросили.
— С девочкой все в порядке, — заверила я, натягивая один из платков миссис Бердсли на лысую макушку. — Это монгольское пятно.
— Что?
— Ребенок черный, — пояснила я. — По крайней мере, наполовину.
Джейми моргнул и опустил голову, хмуро вглядываясь под платок.
— Да нет же! Саксоночка, она бледнее тебя.
И правда — ребенок был таким белым, что, казалось, в нем вовсе нет крови.
— Темнокожие дети обычно рождаются светлыми, и только спустя пару недель кожа чернеет. Но на спине у них почти всегда есть такие пятна.
Джейми провел рукой по лицу, сморгнув с ресниц снежинки.
— Понятно, — медленно произнес он. — Что ж, это все объясняет, правда?
Еще как. Покойный мистер Бердсли при всей черноте своей души был белым. Фанни, зная, что младенец выдаст ее измену, решила бросить его и сбежать. Интересно, таинственный отец ребенка как-то связан с трагедией в доме Бердсли?
— Почему она была так уверена, что ребенок черный? Она ведь ее толком и не видела. Рожала-то в темноте. Возможно, тогда не сбежала бы…
— И все же сбежала. Как думаешь, кто отец?
Бердли жили отшельниками, вряд ли вокруг Фанни крутилось много мужчин, кроме разве что индейцев, с которыми торговал ее муж. Бывают ли монгольские пятна у здешнего коренного населения?
Джейми обвел взглядом пустынный лес и взял ребенка.
— Думаю, в Браунсвилле все выясним. Идем, саксоночка.
Чтобы не задерживаться с младенцем на руках, Джейми решил оставить коз здесь.
— Ничего с ними не случится, — сказал он, рассыпая остатки сена. — Козы не уйдут от своего вожака — а тебе пока деваться некуда, да,
Он почесал Хирама между рогами, и мы тронулись в путь под обиженное блеяние коз, привыкших к нашей компании.
Погода портилась: стало чуть теплее, и снег уже не сыпал сухим порошком, а валил большими мокрыми хлопьями.
Укутанная в несколько платков и толстый плащ с капюшоном, девочка лежала на перевязи у моего живота. Джейми постоянно кашлял, но выглядел уже здоровее, чем утром, — ответственность за нас его приободрила.
Он ехал позади меня, высматривая пантер и прочие угрозы. Хотя я на месте любой уважающей себя кошки — особенно сожравшей козлиную тушу — вместо того, чтобы морозить лапы на снегу, свернулась бы калачиком в уютном логове.
Малышка спала беспокойно — сучила ножками, словно все еще толкалась в тесной матке.
— Ты выглядишь так, будто носишь ребенка, саксоночка.
Я обернулась через плечо: Джейми глядел из-под полей шляпы с насмешкой, хотя в глазах у него было что-то еще. Возможно, затаенная грусть?