Зима
10 января 1917 г. полковник Врангель получает под командование 1-ю бригаду Уссурийской конной дивизии. Через несколько дней следует приказ о его производстве в генерал-майоры «за боевые отличия».
С тревогой Врангель встречает известие о Февральской революции.
«Это конец, это анархия», — заявляет он.
В своих воспоминаниях он воскрешает раздумья тех дней.
«…С падением Царя… пала сама идея власти; в понятии русского народа исчезли все связывающие его обязательства, при этом власть и эти обязательства не могли быть ничем соответствующим заменены».
30 марта генерал Крымов назначен вместо графа Келлера командиром 3-го конного корпуса. В апреле 17-го генерал Врангель получает назначение на должность начальника Уссурийской конной дивизии — это уже серьезное назначение, ибо эта дивизия — одна из лучших в русской армии.
Однако Петр Николаевич недоволен ростом самостоятельности казачества и подает рапорт о переводе в регулярную кавалерию. Петр Николаевич полагает, что «борьба с развалом должна вестись иными путями, не ставкой на какую-либо часть армии, а дружным единением верхов армии и сплоченностью самой армии».
Май — июнь Петр Николаевич в Петрограде. Город вызывает у него отвращение.
Самое главное впечатление — это необыкновенная оживленность столицы. «С раннего утра и до поздней ночи улицы… напол-йены толпами народа. Большую часть их составляли воинские чины. Занятия в казармах нигде не велись, и солдаты целый день и большую часть ночи проводили на улицах. Количество красных бантов, утеряв прелесть новизны, по сравнению с первыми днями революции поуменыпилось, но зато неряшливость и разнузданность как будто еще увеличились. Без оружия, большей частью в расстегнутых шинелях, с папиросой в зубах и карманами, полными семечек, солдаты толпами ходили по тротуару, никому не отдавая чести и толкая прохожих…»
Он вступает в тайную офицерскую организацию. Ее цель — противодействие революции, спасение Родины. Однако 30 июня он получает назначение командиром 7-й кавалерийской дивизии и выезжает на фронт.
В прифронтовом Станиславе Петр Николаевич становится свидетелем солдатского разбоя. Деморализованная революцией армия все более походит на сброд, опасный не врагу, а мирным гражданам.
«Среди ночи я был разбужен страшными криками. Через окно было видно небо, объятое заревом пожара. С улицы неслись крики, слышался какой-то треск и шум, звон стекол, изредка раздавались выстрелы. Навстречу мне шел офицер-ординарец. «Ваше превосходительство, в городе погром, отступающие войска разбивают магазины», — доложил он. Я спустился в вестибюль гостиницы. Прислонившись к стене, стоял бледный как смерть старик, кровь текла по длинной седой бороде. Рядом с ним растерзанная молодая женщина громко всхлипывала, ломая руки… В моем распоряжении никакой воинской силы не было, со мной был лишь один офицер и два гусара-ординарца. Взяв их с собой, я вышел на улицу.
Город горел в нескольких местах, толпа солдат, разбив железные шторы, громила магазины. Из окон домов неслись вопли, слышался плач. На тротуаре валялись разбитые ящики, изломанные картонки, куски материй, ленты и кружева вперемешку с битой посудой, пустыми бутылками из-под коньяка. Войсковые обозы сплошь запрудили улицы. На площади застряли артиллерийские парки. Огонь охватывал соседние дома, грозя… взрывом снарядов. Я с трудом разыскал командира парка и, взяв у него несколько солдат, лично стал наводить порядок. В каком-то магазине мы застали грабителей… Схватив первого попавшегося, я ударом кулака сбил его с ног, громко крича: «Казаки, сюда, в нагайки эту сволочь». В… минуту магазин был пуст.
Через два часа удалось очистить улицу. Обозы тронулись, и артиллерия получила возможность двинуться вперед. На соседних улицах грабеж продолжался. От беспрерывного крика я совсем потерял голос.
К шести часам утра на улице показался разъезд, подходил полк польских улан. Я приказал командиру полка, не стесняясь мерами, восстановить порядок. Тут же было поймано и расстреляно несколько грабителей, и к утру в городе было совсем спокойно.
К восьми часам подошла голова моей дивизии…»
' А чуть дальше читаем: