«…За нашим столом сидела дочь адмирала Старка, местная танцовщица и проститутка. Нас было четверо. Совершенно ясно, что все здесь обнажено до окончательной голости, и все за деньги и на деньги…
Крыдов (сотрудник советского консульства в Нанкине. —
— …Мне все время лезет в голову, что такое же смогло б случиться и с моей сестрой, — ужасно!.. Вот та проститутка, — он махнул рукой, — окончила Московские высшие женские курсы. Чем она виновата, что она пошла за мужем-офицером или за отцом-генералом (в Китай по преимуществу подались офицеры бывших колчаковских армий. —
Черное безденежье; чужеземщина, так сказать, — вкруговую; неопределенность существования, отсутствие гражданства, ужас безработицы — люди спивались, лезли в петлю, опускались… И все это было лишь продолжением гниения. Именно оно еще раньше подточило белые армии. Шкурничество и героизм тесно сплелись в одно — и загремели в бездну.
«…Ночью за окном около нашего дома я услыхал русскую ругань. Женщина садилась в рикшу, на другом рикше ее дожидался американский матрос. Русский мужчина в отрепье офицерского костюма требовал с женщины деньги. Женщина уехала. Тогда мужчина стал кричать ей вслед о том, что он — муж, он может не захотеть и не пустить ее ночевать с матросом, — он требует два доллара…»[88]
.Мне довелось свести в больнице знакомство с «женевским» служителем, причастным к делу Кутепова, правда, несколько своеобычно. Нет, сам служитель не имел касательства к операции. Он мирно служил в столице по административно-хозяйственной части, но в какой «системе»! Чувствовалось, это постоянно вздергивает его, поднимает в собственных глазах.
Я приехал, разумеется, не к нему, но уже знал, что могу услышать, — меня предупредил мой товарищ и в каком-то роде учитель и одновременно оппонент по нашей горемычной истории. Мы с ним уже все обговорили. Важно незаметно свести разговор на эту тему (похищение Кутепова), не вызывая настороженности. Тут всегда кстати мое спортивное прошлое. Оно сразу делало меня вроде бы понятным и даже своим в подобного рода обществах: как бы охранная грамота на благомыслие.
А я их всегда презирал и ненавидел как несчастье, беду своей Родины. Но сейчас не об этом… В общем, тогда я прознал главное: Кутепов был похищен. То, чего не позволяли себе цари, их охранная служба (нет, был частный случай… с революционером Нечаевым, и все равно это не совсем то), чекисты сварганили (и само собой, продолжают варганить) без всяких стеснений. Ведь спокойно гулял на свободе главный вождь большевиков по городам Европы и в любое время суток — и никто не смел повязать и отправить на суд и расправу в Россию. Слов нет, существовала постоянно одна угроза (женщина: страсть, похоть, обольщение), но от нее мужчине можно отбиться, это всегда вполне ему по силам, если, разумеется, он сам этого хотел, точнее… не хотел. Отбивались не все — это факт исторический. А так — никаких покушений!
Кутепова якобы взяли на женщину (опять женщина!). Уже будучи на Лубянке, очнувшись, он потребовал кофе. Генерал не мог взять в толк, где он. Так славно и обещающе начинался вечер. Такое знакомство. А женщина… боги благие!.. А что же потом? Что же было потом?!
Надо думать, дозы наркотиков и снотворных оказались чудовищными, но выверенными — ведь забытья хватило на всю переброску из Парижа в Москву, а воздухом его не могли отправить, да и не существовало еще прямых рейсов и таких аэропланов. Окольными путями — несколько суток, а может, и больше — и везли в Москву грозного генерала (последнего преображенца). И все время он находился в провальном беспамятстве — пичкали непрерывно…
«Женевский» служитель ерзал, пособлял речи суетливыми движениями дрябловатых и бледных ручек — они обнажались из свободных рукавов мятой больничной рубашки. Его воодушевляла собственная осведомленность, прикосновенность к такому государственному делу и внимание, с которым его слушали. Вот он каков, где служил и к каким сферам был причастен!.. Тут же, возле «женевца», стояла его жена, еще довольно стройная, привлекательная: подсадная утка, на которую не раз брали завидный фарт. Ну как настоящий мужчина пройдет мимо, не дрогнет, не обнимет, не обомнет в мыслях…
В темном платье, черных туфельках лодочкой на низком каблучке, гладко зачесанная, с подкупающе спокойным, простым выражением лица, она смотрелась лет на сорок пять, хотя ей — по крайней мере тогда, в начале 70-х годов — было хорошо за шестьдесят.