Огонь со мной

Это признание меня совсем не удивило. Вспоминая нас с Ремисом и наш телекинез, я могу сказать, что чародеи смотрят на это как на нечто очень уж странное, как на гипс, наложенный на здоровую ногу. Я тоже прятала эту способность, когда жила в замке чародеев, никто не желал этого видеть, все восхищались лишь зельями и заклинаниями, а мы с Ремисом в этом были в отстающей лиге. Могу себе представить, как тяжело было Кремеру с его желанием доказать, что он лучший.

— Ой, про телекинез можешь не рассказывать. Но ты хотя бы был силен в зельях? Я была в этом полным профаном.

Я пыталась придать нашему разговору легкость пьяных откровений, но Кремер не клюнул на это.

— Дело не только в телекинезе и в осуждающих взглядах других чародеев.

Наемник немного помолчал, словно подбирая слова, а потом продолжил почти непринужденно:

— Моя мама очень сильная чародейка. Даже мне до уровня ее мастерства в зельях и заклинаниях далеко. Хотя большая часть ее зелий носит мирный характер. — Тут Кремер засмеялся, чем сильно меня удивил. — Представляешь, у нее собственная лавка лечебной косметики! — Кремер вздернул руки вверх и согнул пальцы, показывая в воздухе воображаемые кавычки. — Она продает смертным кремы и всякие там мази. Кстати, делает хорошие деньги на этом. Хотя чему удивляться, ведь ее кремы для смертных и впрямь творят чудеса.

Я уже люблю его маму. Но что насчет осуждающих взглядов? Это я не полностью поняла.

— Но ты не пошел по «мирному пути»? — Я тоже изобразила кавычки в воздухе.

— Нет. Я был окружен насмешками или нескрываемым сочувствием и не был склонен к мирному течению жизни. Кроме того, мне отчаянно хотелось вырваться из дома матери. Она в глубине души тоже считала меня в какой-то степени неполноценным чародеем, особенно когда проявился мой телекинез. Излишне оберегала меня, как больного ребенка, а меня это только дико злило и морально уничтожало. Я хотел доказать всем и маме в частности, что я не слабый, больной ребенок, я могу стать сильным и великим чародеем и отомстить не только за отца. Я мечтал отомстить за себя, жаждал уничтожить всех магов и всех Источников.

Вот оно!

Вот этот момент, которого я так боялась.

На этом самом месте наши поезда должны столкнуться, потому что диспетчер вовремя не передвинул нужную стрелку судьбы, чтобы мы смогли мирно разойтись.

Столкновение должно произойти. Разрушительное, громкое и с неминуемыми жертвами.

Кремер ощущает то же, что и я, выбравшись из того злополучного шкафа вместе с Ремисом, — ненависть к убийцам моих близких. Я обещала себе, что обязательно отомщу за весь ужас, который пережила моя семья. Но если сейчас я готова смотреть вперед, откинув далеко за спину часть своего груза ответственности за семью и других магов, то вопрос в том, готов ли к этому Кремер. А если готов, то как далеко распространяется его готовность к прощению и движению вперед?

— Ты ощущаешь последствия битвы и смерти своего отца на протяжении всей своей жизни, а я прочувствовала смерть моего отца, я была ее свидетелем.

Мы оба хотим отомстить или, во всяком случае, хотели. Только в желании мстить я боялась признаться даже себе самой. Кремер тоже хотел отомстить и не побоялся озвучить это. Есть ли выход из такой ситуации или кошка и собака все же не смогут найти общий язык?

Глава 29

Все мои прежние сомнения и опасения насчет Кремера исчезли. Все это время я думала, когда же он найдет правильное время для моего убийства и какое зелье использует. А теперь понимаю, что, может, он больше и не желает убивать меня или любого другого мага, но жажда мести в итоге приведет Кремера к тому, что любой маг вздрогнет в ужасе при встрече с ним. И возникает только один вопрос: когда он даст волю своему желанию отомстить?

У Кремера есть внутреннее обоснование мести. Оно укоренилось в нем еще в раннем детстве. И никакие наши совместные посиделки у камина не избавят его от этого.

Когда ты мстишь за обиду или оскорбление — это одно. Но когда это жгучее желание поселилось в сердце и крепло с каждой прожитой минутой, то это становится частью существования. А Кремер жил долго, очень долго, и жил он боями. Даже когда перестаешь думать и вспоминать о причине всепоглощающего желания мстить, все сводится к тому, чтобы ответить и покончить с этим. И тогда смыслом жизни является даже не сам процесс мщения, а желание заглушить невыносимую боль. Любое живое существо стремится избавиться от зудящей боли. И все навыки приобретаются только для одной цели, все ресурсы тратятся на это.

Желание мстить отравляет кровь, словно яд. А избавиться от своей крови невозможно. Нет такого антидота, способного изгнать яд, порожденный желанием мстить. Но так же невозможно просто избавиться от навязчивого желания мстить, как невозможно выпустить кровь из вен и остаться при этом в живых. Ты вынужден смириться, и это становится твоим навигатором по жизни. И когда проливается кровь твоих врагов, это лишь немногим облегчает твои мучения. Ты не можешь успокоиться, пока все причины твоей боли не будут уничтожены.