Читаем Огонёк полностью

Фая посчитала услышанное такой несусветной отжившей глупостью, что на этот раз желание доказывать что-либо у нее окончательно пропало. Вместе с тем с каждым новым доводом Аюны против их с Катей решения уехать, ее собственная уверенность в его правильности только укреплялась.

* * *

Тем же вечером она рассказала о своих планах домашним.

– Ерунду не говори, – отрезал дед. – В Ленинград собралась!

– Уехал уже один, – с горечью процедила Вера Лукьяновна.

Фая не рассчитывала, что они сразу же согласятся: отправить внучку за шесть тысяч километров в город, где погиб их сын, ни за что! И все же, услышав упоминание об отце, разочарованно нахмурилась: ей до последнего хотелось рассчитывать на поддержку бабушки в споре с дедом, а в том, что с ним придется долго спорить, сомневаться не приходилось.

– Баб Вера, деда Миша, ну, пожалуйста… – протянула она умоляюще.

– Что «пожалуйста»? – стальным тоном переспросил Михаил Васильевич.

– Отпустите меня, пожалуйста, в Петербург!

– Зачем? Что там делать-то собралась?

– Я же сказала… Учиться, работать.

– Я слышал, что ты сказала. Только не понял, в Улан-Удэ, по-твоему, негде учиться и работать?

– Есть, – уныло согласилась Фая. – Но, деда, в Питере же лучше…

– Что там лучше?

– Ну как что? Город лучше!

– Чем?

Ответ представлялся ей таким очевидным, что Фая не сразу сообразила, что сказать. Продумывая заранее их разговор, она готовила аргументы убеждать бабушку и дедушку, что шансы поступить у нее есть, что настрой на подготовку к экзаменам у нее серьезный и что ей там не будет одиноко. «В конце концов, со мной будут Эльвира, у которой много хороших знакомых, и Катя, которая хорошо знает меня, – проговаривала про себя Фая. – Первое время, вероятно, нам с ней будет некомфортно, но со временем поймем, что к чему, адаптируемся и перестанем чувствовать себя провинциалками». Иными словами, она готовила ответы на свои страхи и сомнения, но ей и в голову не приходило, что придется объяснять, почему Петербург, по ее мнению, лучше Улан-Удэ. Ладно Аюна за пределы Бурятии никуда не выезжала, но услышать такие вопросы от Михаила Васильевича!

– Деда, ну ты же там был и сам все видел! И дома, и улицы… Все красивее! Музеи, театры совершенно другого уровня…

– Музеи… Театры… – передразнил он ее. – Ты, думаешь, будешь каждый день в них ходить? Да только туристы туда ходят! А жителям этого ничего и не надо. Им бы просто выжить, да от голоду не помереть!

– Неправда, там люди хорошо живут! – возмутилась Фая.

Ей вспомнились шоколадные плитки «Алпен Гольда» в лакированном шкафу и чаша с виноградом и персиками на кухне у Лебедевых. Однако дед, похоже, имел другое представление о жизни петербуржцев, поэтому занервничал, потерял самообладание и повысил голос:

– Ты сама-то, что ли, от хорошей жизни сюда жить приехала? Или думаешь, там сейчас лучше стало? Да еще хуже! Бабка твоя, Елена, еле-еле концы с концами сводит!

– Не все же живут так, как она, – не отступала Фая. – Дядя Сережа, кстати, теперь стал лучше зарабатывать.

– Да где лучше-то? – распалялся дед. – Корабль его не то утопили, не то на иголки пустили, потому что денег на содержание у государства не нашлось. Разве это дело, когда бывший военный, который, кстати, достойно служил и на хорошем счету во флоте был, уволился из военкомата и работает в охране на каких-то частников?! Может, конечно, у них в семье теперь чуть лучше финансами, я не знаю… Только они местные! Знают как да чего. А ты приедешь – без роду, без племени, из какой-то Бурятии, – что делать-то будешь?

– Учиться буду, – буркнула Фая.

– На кого?

– На журналиста.

– Ялэ-ялэ… – подала голос Вера Лукьяновна.

– Журналиста? – севшим голосом переспросил дед.

Судя по его реакции, слышал он об этом впервые, а значит, бабушка ничего ему не рассказала. Вероятнее всего, потому, что не посчитала намерения внучки достаточно серьезными.

– И что тебя надоумило поступать на журналиста? – въедливо осведомился Михаил Васильевич.

К вопросу о причинах, побудивших ее выбрать эту профессию, Фая подготовилась и бойко пустилась в объяснения, очень стараясь выглядеть уверенной:

– Понимаете, я давно заметила, что мне очень нравится писать сочинения и что вообще больше всего остального люблю читать и писать. Сочинять, анализировать прочитанное, переводить или просто подбирать слова. Короче говоря, работать с текстом. Поэтому хотела пробовать поступить на сценариста или журналиста. Потом подумала, что для сценариста, наверное, все-таки талант нужен, призвание к творчеству, я ничего такого не чувствую. Так что склоняюсь к журналистике. И потом потребности в журналистах больше.

Михаил Васильевич чертыхнулся, убрал салфеткой выступивший на лбу пот и продолжил педантично засыпать Фаю вопросами:

– Ну и что тебе известно о журналистах? Ты видела вживую хоть одного? Чему их учат? Какая у них потом жизнь? Легко ли им работу найти? Сколько они на ней получают?

Она молчала, удивляясь тому, что, точно не сговариваясь, дед с бабушкой рассуждали абсолютно одинаково и пытались ее отговорить, используя одни и те же доводы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза