Океан славы и бесславия. Загадочное убийство XVI века и эпоха Великих географических открытий

Однако для Камоэнса, как и для да Гамы, этот путь, направивший корабли и моряков в непредсказуемые воды, не обошелся без проблем. Флотилия 1553 года рассеялась в самом начале плавания, и каждый корабль вынужденно боролся в одиночку, спасая людей и грузы на борту. Для Камоэнса это был первый опыт плавания в открытом океане, и там, где в своей поэме он рассказывает о плавании да Гамы через Атлантику, поэт сделал отступление и высмеял тех, кто имеет лишь книжное представление об этих черных бурях, темных ночах и громе, сотрясающем мир. Легко сомневаться, находясь в комфортной библиотеке, но, по его словам, он лично видел живые огни во время шторма и ветра, черной бури и печальных завываний – огни, которые моряки считают божественными. Автобиографические фрагменты в тексте Камоэнса – как, например, описание электростатического явления, известного как огни святого Эльма, – редко содержат точные сведения, когда и где он побывал, хотя зачастую очевидно, что изложение истории да Гамы вызывает его собственные воспоминания о тех же местах. Свою тираду против мудрых в письмах поэт продолжает описанием смерча:

Я видел, как струею подымалсяНад морем пар, и ветра дуновеньемОн в облачко подвижное свивался

И уносился ввысь к небесной сени.Так быстро он в воронку собирался,Так плавно совершалось вознесенье,Что мы следили взглядом изумленнымЗа чудом, небесами сотворенным.

Воронка постепенно расширялась,Над главной мачтой грозно нависая,То над волною пенной утолщалась,Как будто грозный вихрь в себе вмещая,

То, ветром поколеблена, сжималась,Всю мощь свою в мгновение теряя.И вскоре в столп огромный превратиласьИ к небесам зловещим устремилась.Так красная пиявка, что терзает

Животное, пришедшее напиться.В воде его прохладной поджидает,Спеша в губу запекшуюся впиться…[88]

Постоянный страх перед кораблекрушением многим людям завязывает внутренности в узел; возможно, поэту с его семейной историей было хуже других: отец Камоэнса умер вскоре после того, как его корабль затонул у берегов Индии, и эта катастрофа определила раннюю жизнь поэта, оставив его на милость родственников[89].

За 17 лет отсутствия в Европе Камоэнс сумел превратить незапоминающиеся стихи своей юности в мощный и оригинальный голос, который никогда не был более живым, нежели при описании океана. Натуралист Александр фон Гумбольдт называл его великим художником моря, произведения которого непревзойденно передают водный мир, непрекращающиеся взаимоотношения между воздухом и морем, а Герман Мелвилл заметил, что поэма Камоэнса – это эпос моря. Но самые поразительные его тексты также часто прикрывали неудобную правду – когда реалии жизни мореплавателей оказывались менее героическими, нежели того требовала история. Так случилось и на этом этапе путешествия да Гамы, когда штормы Южной Атлантики не привели португальский флот к триумфу: корабли мореплавателя опять оказались в Южной Африке – безусловно, быстрее, чем бывало в предыдущих каботажных плаваниях, однако не дальше места, куда Бартоломеу Диаш добрался еще десятью годами ранее. Хуже того, их первая встреча с местными жителями обернулась полной катастрофой. Причалив в заливчике, который путешественники назвали бухтой Святой Елены, португальцы встретили двух мужчин, окуривавших улей, прихватили одного для расспросов, а когда попытки наладить контакт не увенчались успехом, на следующий день отпустили его с одеждой и другими подарками. Этот шаг явно сработал, так как на следующий день из ближайшей деревни прибыла делегация, пригласившая чужаков в гости. Добровольцем вызвался Фернан Велозу, однако где-то между жареным морским львом, которым его попотчевали, и чувством полной отчужденности от всего, что ему знакомо, у него не выдержали нервы. Возвращаясь на корабли, он бросился бежать, удирая от хозяев, которые не считали себя похитителями, и в итоге спровоцировал стычку, во время которой Васко да Гаму ранили в бедро. Так первый контакт во время плавания да Гамы оказался не чудом и не героизмом, а скорее глупым недоразумением, о котором трудно слагать великие стихи[90].