Дамиан (который, судя по сообщениям, весьма заботился об удовольствии окружающих) принес несколько хороших кусков мяса, колбасу лингвиса, бекон вроде панчетты, ветчину презунту из филея, или, возможно, антрекота. Ему незачем было беспокоиться, что о таком обеде узнают посторонние: не требовалось никого посылать за продуктами, потому что у хрониста имелась кладовая, до отказа набитая провизией; она находилась в конце его покоев и примыкала к Каза-ду-Эшпириту-Санту – капелле, предназначенной для обитателей замка. Посреди выложенной плиткой кладовой стояли бочки, и за всем этим присматривала еще одна его дочь – незаконнорожденная Мария. Содержимое этой кладовой запомнилось многим в замке: там хранились пшеница и ячмень, масло и вино, бекон и солонина, мешки с пшеницей, сардины и банки с маринованной и соленой рыбой из Фландрии – любовь к такой еде Дамиан привез с севера (наряду с женой-голландкой), он сохранял это пристрастие, несмотря на изобилие свежих морепродуктов на лиссабонских причалах. Найти для всего этого место оказалось довольно проблематично, поэтому продукты, переполнив кладовую, вторглись еще и на галерею, которая выходила в саму капеллу. Предполагалось, что такая конструкция, подобно ложе в театре, позволит привилегированным жителям с удобством посещать службы – не выходя из дома и не смешиваясь с другими людьми; однако никто не видел, чтобы Дамиан использовал галерею с этой целью – что, пожалуй, неудивительно, если учесть, что она была забита провизией, не вместившейся в кладовку. Более того, люди пожаловались, что жидкости из кладовой просачиваются сквозь щели между досками галереи в помещение церкви: жир, уксус и рассол с мяса и рыбы в смеси с мучной пылью из мешков капали вниз, и человек, посланный на уборку, сначала подумал, что это, возможно, моча – вполне понятно, если учесть странный запах, – и решил, что кому-то приспичило, и он не успел дойти до уборной, либо сделал это намеренно. Об этом сообщили Мастеру королевских работ, кого-то отправили пожаловаться Дамиану, и казус устранили, хотя для этого потребовалось несколько дней, и некоторые тогда отметили, что королевский архивариус не спешил отреагировать на этот весьма тревожный инцидент[117]
.Когда на стол подали соленую свинину, Бриоланья отведала немного – ей же нездоровилось; возможно, жена Дамиана Жуана тоже чувствовала себя неважно, поэтому тоже немного попробовала. Однако Дамиан пребывал явно в веселом настроении, и Бриоланья вспоминала, как он посетовал, что ей придется есть одной, и поэтому поел колбасы, а также свиной лопатки; возможно даже, что он стал есть первым и сказал, что она может присоединиться, хотя муж Бриоланьи утверждал, что Дамиан поступил так только для того, чтобы ей было комфортнее, и, возможно, у него имелось разрешение. Если у Дамиана и было какое-то заболевание, освобождавшее его от соблюдения поста, то в тот день оно не проявлялось, и его поведение шокировало Бриоланью, хотя, возможно, и несильно, поскольку ее отец всегда говорил, что Дамиан верит в Бога не больше, чем эта стена, не больше, чем какой-нибудь камень или палка, и вообще он никогда не доверял Дамиану, желавшему отправить своих детей обратно во Фландрию, чтобы они воспитывались там. Должно быть, кто-то сделал замечание или, по крайней мере, поднял бровь, потому что Дамиан ответил сомневающимся: то
Позднее Дамиан утверждал, что услышал эту фразу во время попоек в Лёвенском университете[118]
, куда отправился учиться после почти десятилетней службы секретарем и посланником в Доме Индии в Антверпене. Среди ученых Лёвена существовала культура пития, и когда они подзуживали друг друга употребить сверх меры – немецкий ритуал, известный как