Океан славы и бесславия. Загадочное убийство XVI века и эпоха Великих географических открытий

Мартин Лютер в виде сидящего бедняка (Лазаря), глядящего на пирующего папу (богача). С гравюры Ханса Лаутензака (1556)

Однако все это зачастую анализировалось и решалось тайно, за трапезой и обсуждением, какие блюда следует есть за столом и на каких языках говорить – подобно тому, как история Дамиана любопытным образом связана с тем, что и с кем он ел. Однако истоки его неприятностей содержатся не столько в белом вине в Шлезвиге или плодах и орехах в Виттенберге, и даже не в апельсиновом соке и соленой свинине в Лиссабоне, сколько еще в одной трапезе в Падуе, куда его позже отправил не кто иной, как сам Эразм, в чей дом он приехал после окончания Лёвенского университета, примерно в то время, когда в окрестностях университета начали таинственным образом исчезать части тела. Впрочем, до этого де Гойшу предстояло заняться последней и самой эксцентричной миссией в своей карьере: он выступил против заговора, направленного на разрушение мировой экономики и уничтожение одним махом как Португалии, так и Османской империи. Впрочем, здесь мы забегаем вперед.

В 1557 году (или приблизительно тогда) Дамиан и его гости в лиссабонском замке доели свинину, а затем съели и приготовленную рыбу, скрыв от назойливых глаз прислуги следы своего второго, нечестивого пиршества. Вероятно, Дамиан не вспоминал об этой трапезе до тех пор, пока 15 лет спустя она не оказалась в центре разбирательства инквизиции, из архива которой взяты факты, изложенные в этой главе. Стол обернулся капканом, а то, что должно было обеспечивать его благополучие, превратилось в ловушку.

VIII

Мировая стряпня

Первое, на что обратили внимание португальцы в Индии, – это запах. На закате воздух Малабарского побережья наполнялся ароматами могори и чампаки – аравийского жасмина и магнолии. Согласно местной легенде, магнолия когда-то была женщиной, которая влюбилась в солнце, но сгорела, когда оно приблизилось. Из пепла родилось дерево, цветы которого ненавидят солнечный свет и не появляются в его присутствии. Важность ароматов для Востока вызывала удивление у многих европейцев: великие правители Виджаянагары[131] тратили на ароматы 5000 пардао

[132] в год; известно, что индийцы отказывались от еды, чтобы насладиться одним только ароматом; их дома были полны цветов, а распустившиеся цветы отдавали в качестве милостыни беднякам, которые также тратили последние монеты на благовония, не оставляя себе ничего на еду. Такая сильная тяга к запахам, казалось, придавала достоверность древним легендам о живших на берегах Ганга людях, которые питались только запахом цветов; Камоэнс часто повторял эти истории. Местные жители также очень любили мытье, и если мусульмане в Индии мылись по крайней мере раз в три дня, то те, кто следовал индийским обычаям (португальцы называли их язычниками), купались в начале каждого дня и связывали эту чистоту с благочестием. Камоэнс писал:

Надеждой непонятной, необычнойСвои сердца деканцы ободряют,

Считая, что дарует Ганг священныйСынам земли желанное спасенье[133].

Европейцы, напротив, источали вонь: как говорится в одной из могольских хроник, португальцы носят очень красивую одежду, но часто очень грязны и угреваты. У европейцев отсутствовала привычка мыться, и они, должно быть, хорошо это понимали, поскольку поселившиеся в Индии, как правило, быстро подстраивались под местные порядки. Недавно прибывший человек опознавался по тому, что при питье он по-прежнему прикладывал губы к чашке, а не следовал индийскому обычаю лить в рот сверху, и неуклюжее поведение новичков подвергалось насмешкам[134].