Океан славы и бесславия. Загадочное убийство XVI века и эпоха Великих географических открытий

Чувство отчужденности только усиливалось местной культурой, которая приводила в замешательство большинство европейцев. Исходные надежды португальцев, что индийцы Малабарского побережья массово бросятся к христианству (с учетом щедрого вознаграждения, предлагаемого новообращенным и casados

), в целом не оправдались. Хотя брахманы проявляли вежливый интерес к церкви и христианским идолам и говорили, что между их верованиями и верой португальцев почти нет различий, они зачастую с недоумением встречали предложения отказаться от своих обычаев и принять другие. Когда португальцы попытались заставить правителя Кочина перейти в христианство, используя его долги в качестве рычага давления, монарх ответил, что его часть Малабара отвел ему Наш Властитель за Горами, и хотя он благодарен за португальскую помощь, его народ продолжит соблюдать свои традиции – горькая пилюля для португальцев, тем более что это подразумевало, что Господу и Спасителю раджа предпочел обезьяноподобного индуистского бога Ханумана. Правитель Танура не имел ничего против идеи непубличного обращения в обмен на португальскую военную помощь – но с условием, что он сможет по-прежнему совершать традиционные обряды и носить символы своих старых верований – чисто для видимости, чтобы не шокировать своих подданных. Предположение, что христианство просто впитается в существующие религиозные верования, как это произошло у норманнов Олафа Магнуса, было для большинства португальцев просто нелепым – оно совершенно не учитывало, что их ревнивый Бог не терпит соперников. Малабарцы и португальцы не находили общего языка не только в вопросах религии. В одном поразительном случае раджа Кочина согласился наградить Дуарте Пашеку Перейру – автора одного из первых описаний Индии и героя недавнего сражения, пожаловав ему герб за храбрость. Согласно этому пожалованию, пространно записанному Дамианом в транскрипции местного языка малаялам, на щите герба Перейры в центре красный щиток, на котором пять золотых корон, он окружен каймой из бело-синих волн, вокруг в зеленом поле восемь деревянных замков на восьми кораблях и шесть флагов; сверху серебряный и золотой шлем с замком и седьмым флагом. Очевидно, правитель Кочина, смущенный просьбой наградить героя войны какой-то картинкой, наполнил ее множеством вещей, чтобы компенсировать тот факт, что это, что ни говори, всего лишь картинка. В ответ на просьбу Перейры раджа быстро согласился, что владелец герба волен сочетать его с существующими гербами своей семьи или не делать этого, и вообще может поступать с такой картинкой по своему усмотрению

[142]

.

Португальцы отреагировали на эти разочарования серией мер, призванных усложнить жизнь необращенным жителям контролируемых ими регионов. Началось все с запрета на строительство новых храмов в Estado, как назывались португальские владения в Индии, затем последовал запрет на ремонт старых храмов, на попытки вернуть новообращенных к традиционным верованиям и, наконец, на нехристианские проповеди любого рода. Когда агент Медичи предлагал своему патрону приобрести индийские древности, это было связано с тем, что многие выдающиеся произведения искусства просто валялись повсюду: их бросили, когда крали камень для строительства церквей – потому что (по словам агента) португальцы их совершенно не чтят. Португальцы отказались от данного при завоевании Гоа обещания позволить языческим и еврейским общинам следовать своим традициям и повысили налоги на язычников, одновременно создав благоприятные условия для новообращенных. Нехристианам запретили занимать официальные должности, а сирот-язычников передавали религиозным орденам, чтобы они воспитывались как христиане; португальцы фактически восстановили многие меры мусульманской политики, хотя когда-то отменили их, изображая себя спасителями. Давление на нехристиан усилилось с появлением иезуитов в начале 1540-х годов: их отделение в Гоа возглавил один из тех ревностных приверженцев, с которыми Камоэнс мог столкнуться в университете в Коимбре. К тому времени, когда Камоэнс прибыл в Гоа, в черте города разрешалось жить только индийцам, принявшим христианство, а гораздо более многочисленное необращенное население обитало за его пределами[143].