Океан. Выпуск десятый

Выключив аппаратуру и сняв наушники, Брандо свернул свое хозяйство и, весь сияющий, как новый пятак, вылетел на палубу.

— Мастер, — обратился он к Хоттабычу, как во всем мире моряки обращаются к капитанам судов. — Связь есть! И всегда будет! И притом вполне надежно.

— Добро. С почином, батенька. Обрадовали. Что-нибудь есть нам?

— Только пожелания счастливого плавания, мастер.

Их разговор перебила команда, поданная Соснягой:

— К повороту!.. Поворот оверштаг!

Хоттабыч хотел что-то сказать Сосняге, но яхта уже шустро покатилась вправо, выпрямилась и пересекла носом линию ветра. И в то же мгновение над самой головой Сосняги, чиркнув по макушке, со свистом пронесся гик, перекинувшийся с одного борта на другой. Громко хлопнули паруса, и яхта легла на новый курс, резко накренившись на правый борт.

Вячек, не успевший схватиться за что-нибудь надежное, поехал по мокрой палубе к ее краю Однако его вовремя перехватил Брандо:

— Ты куда, мужик? Работа еще не закончена, а ты? Нехорошо! Скажи спасибо, что чиф не видел, а то бы.. Поэтому драй! А уши держи топориком: команды подаются не для развития легких. Ну, давай, жми!

Немного побледневший от неожиданности происшедшего Сосняга медленно произнес:

— Ишь ты!.. Вроде малость не того.

Хоттабыч поморщился, повернулся к Сосняге и ворчливо заметил:

— Мягче надо, батенька. Мягче. А то вытряхнете за борт.

— Уше, — послышался голос Крабика из люка.

— Что уже? — поинтересовался Хоттабыч.

— Ваша офсянка уше. Тю-тю. Улетела.

Примерно в это же время было установлено, что при крене на правый борт готовить на плитке нельзя из-за того, что перильца для удержания посуды оказались непредусмотренными. Впрочем, чуть позже выяснилось, что если еду нельзя готовить при крене на правый борт, то при крене на левый нельзя мыть посуду в раковине: вода не только не вытекает из нее, но при вынутой пробке даже бьет фонтаном из сливного отверстия, заполняя раковину до краев и переливаясь через них на паелы помещения.

Обнаружив такие непорядки на камбузе, Крабик почесал затылок, сказал: «Так не есть корошо» — и, достав инструмент из своего чемоданчика, принялся колдовать над плиткой.

— Юхан Оттович, что же это вы, не отдохнув после вахты, сразу принялись за работу?

— Та еще успею оттохнуть. А это дело не терпит отсрочки.

К моменту, когда требовалось подумать об обеде, на плитке уже можно было и варить и жарить независимо от крена яхты.

— Та. Вот теперь корошо, — улыбнулся Крабик, раздавая миски с кислыми щами, такими густыми, что в них стояла ложка. — Раковину же притется стелать чуть позже. После вахты.

— Вот именно — позже, — откликнулся Хоттабыч. — А сейчас извольте, батенька, лечь спать. Посуду помоет наш молодой матрос, которому это положено по штату. И ужин приготовит он же.

— Я… — начал было Вячек, но его перебил Хоттабыч:

— Ничего, сможешь. Я тоже в свое время не мог. А потом заставил себя. Да еще боцман помог. Цепочкой от дудки. Будь здоров врезал. Вот и ты, милейший, должен смочь. Ясно?

— Ясно. На физическое насилие — не имеете права!

— Тогда берись за дело.

— Лады. Только можно я буду все делать в кокпите? А то там…

— Устраивайся около бочки. Очень муторно будет — возьми в рот капустки. Возьми. И соси. Поможет.

— Спасибо, капитан…

Собрав грязную посуду в тазик, Вячек, бледный, с тенями под глазами и синими губами, тяжело сел на слани в кокпите. Рядом, словно монумент, возвышался Анатолий Юрьевич, властной рукой сжимавший румпель и попыхивающий ароматным дымком из трубки, зажатой зубами. Чем пахло сильнее — «кэпстэном» или капустой, — сказать было трудно. Во всяком случае, «амбрэ» было не только неповторимым, но и невообразимым.

Брандо, сидевший на крыше рубки, одной рукой сжимал шкоты обоих парусов, а другой — неизменный магнитофон, дрожащий от каскада извергаемых звуков. Глядя на двух яхтсменов, находившихся в кокпите, он подумал: «Удивительно, что они родственники. Это же, как говорят в Одессе, две большие разницы. Хоттабыч ближе Нептуну, чем этому юному искателю морских приключений».

Усевшись поплотнее, чтобы не ерзать по сланям при бросках яхты, Вячек начал осваивать премудрости драйки посуды на качке. Только правая рука не столько терла бока кастрюль и мисок, сколько шарила в бочке с квашеной капустой.

«Черт бы побрал этот аттракцион — помесь «американских гор» и русской карусели! Интересно, будь он в парке культуры и отдыха, много нашлось бы желающих?..»

Грустные размышления Вячека прервал громкий голос Брандо:

— Эй, мужик! Не увлекайся капустой!

— А вам что? Жалко?

— Не ее, а тебя.

«Ну, это еще как сказать», — усмехнулся Вячек.