Океан. Выпуск десятый

— Почему не прекратили?

— Виноват, товарищ адмирал. Не предполагал, что так кончится.

— А вам зачем понадобилась вся эта комедия? — посмотрел Хоттабыч на Брандо.

— Ему было плохо от качки, мастер. Вот я и решил его отвлечь, как в прошлый раз. Как тогда — при вас, помните? Он теперь совсем забыл о своем состоянии.

— Но зачем же так грубо? Он же еще мальчик.

Брандо вдруг взорвался:

— Зачем же вы взяли на борт этого сопляка, мастер? Ему место в детском садике! В песочнице под фанерным грибком! А не в море! Впрочем, вы же родственник. Так сказать, заинтересованная сторона.

Это был прямой, не прикрытый агрессивный выпад против начальства. Тем не менее Анатолий Юрьевич остался внешне спокойным. Только скулы затвердели, точно схваченные судорогой, вызванной соприкосновением с холодной балтийской водой.

— Брандо, выбирайте слова… Я действительно заинтересованная сторона. Впрочем, заинтересован не только я, но и вы, Брандо, и многие другие… Вячеслава действительно не следовало включать в состав экипажа яхты, но я боялся, что, оставаясь под гипнозом книжных морских приключений, он исковеркает жизнь себе и принесет огромный вред флоту, с которым мечтает связать свою судьбу. Вот я и взял его: пусть хлебнет морской полундры. Не книжной, а настоящей. Только добавок к похлебке, мне кажется, стал излишним. А нам ведь плыть еще и плыть! Впереди как-никак три с половиной тысячи миль…

Чуть улыбнувшись, Хоттабыч заключил:

— Вот так-то. Состоялся незапланированный, но весьма полезный урок по проблеме совместимости членов экипажа корабля в длительном плавании. Готовая тема докторской диссертации. Кто возьмется?

Во время речи начальства Брандо рассматривал носки своих сапог, опуская голову все ниже и ниже. После окончания речи минуты три длилось тягостное молчание. Потом, словно очнувшись, Брандо тихо сказал:

— Простите, мастер. Не рассчитал. И мой срыв по отношению к вам тоже простите. Стопор заело.

— Я свою вину тоже понял, товарищ адмирал, — так же тихо произнес Сосняга.

— Ну и добро, — откликнулся яхтенный капитан. — Теперь остался только Вячеслав. Надеюсь, что и он все-таки поймет свои ошибки. И еще: кто старое вспомянет — тому глаз вон!.. Ну а кто забудет — тому оба. Договорились?

Сосняга и Брандо переглянулись, скупо улыбнулись и дружно гаркнули:

— Так точно!

— Ну и отлично. Теперь самое время мне заступить на вахту и заодно подумать кое о чем.

Ужин, приготовленный Крабиком, прошел тихо, без обычных разговоров, задумчиво. Лежавшего на койке и закрывшегося с головой одеялом Вячека трогать никто не стал. Посуду за него вымыл Брандо, после чего, достав свое детище, начал внеочередной сеанс связи с коротковолновиками-любителями. Крабик, прибрав камбуз, сменил Хоттабыча. А Сосняга, определив по звездам место яхты, молча завалился на конку.

На яхте наступил новый период отношении между членами экипажа: будто все они взяли обет молчания. Молчальником стал даже Брандо, любивший поразглагольствовать по любому поводу и не упускавший случая поточить лясы. Даже его магнитофон умолк.

Закончив работу на камбузе, Крабик вспомнил, что еще до ухода в плавание Вячек показал ему свой уже старенький, но по конструкции весьма удачный фотоаппарат-зеркалку «Кристалл» и что юноша просил его научить находить выразительные кадры.

— Тавай пощелкаем, — предложил Крабик снова скисшему Вячеку. — Тавай попортим пленку. Чуть-чуть.

Взбодрившийся Вячек срочно достал свой аппарат и выполз на крышу рубки. Здесь, на ветерке, он почувствовал некоторое облегчение после застойной атмосферы кубрика.

Здесь же, на крыше рубки, сидел, как обычно, привалившись спиной к мачте, Брандо с неразлучным магнитофоном в руках.

За кормой в воздухе барражировали огромные черноголовые чайки.

— Вот, тавай. Для начала потренируемся на них, — предложил Крабик. — Здесь можно схватить такие катрики. О!

Выщелкав всю пленку в «Кристалле», Вячек через пять минут, совершенно обессиленный, сполз в кубрик и свалился на койку. Крабик же, с сожалением покачав головой, как ни в чем не бывало сменил на руле Хоттабыча.

Вечером маленькое, размером с гривенник, почти белое солнце село в белесую воду Балтийского моря. Закат походил на эстонскую графику — приглушенную, без ярких штрихов и пятен.

Когда Крабик принял вахту, эстонский остров Хийумаа уже утонул в море, а когда передал румпель Сосняге, то впереди и чуть правее курса вынырнул холмистый остров Готланд. Он был чуть больше ладони. Когда Сосняга сдавал вахту Хоттабычу, изумрудный остров занимал почти всю западную часть горизонта.

Передав румпель яхтенному капитану, штурман пригнулся к компасу и взял пеленги на маяк, видневшийся на высоком мысу, и на две приметные кирхи, хорошо видимые на зелени острова. Вскоре после этого на карте появились перекрещивающиеся линии. Точка внутри маленького треугольника, образованного ими, стала вероятным местом нахождения. В «Навигационном журнале» стало одной записью больше: