Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности

«Атомизация» — это не только разобщение людей, это еще и разрушение человеческой памяти. В мире, где девальвированы фундаментальные духовные ценности и прерваны традиционные социальные связи, люди легко могут исчезать в водовороте репрессий без следа. О них некому помнить. В отличие от обычного убийцы тоталитарная система не только убивает свою жертву, но и стремится «вычеркнуть [ее] из памяти живого мира… будто жертва… вообще никогда не существовала» (Арендт, 1996, с. 563–565). Кто-то из мудрецов сказал, что в мире не прошла бы ни одна тирания, если бы у людей не было семей. Невозможно вступить в неравный бой с тиранией или тоталитаризмом, не боясь за близких. Здесь речь не только о семейных связях, а о любых, где есть душа и «судьбы сплетенье». Свободу распоряжаться своей жизнью дает только одиночество. Но в абсолютной свободе от пут любви и долга иная безысходность: человек уходит из жизни, унося с собой трагедию и тайну своего ухода. Изнутри в одиночку без сопереживания не понять ни сути, ни масштабов случившегося. Сохранились свидетельства узников концлагерей, что даже на пороге газовой камеры люди отказывались верить в то, что такое возможно. Жертвам террора, увы, далеко не всегда дано разобраться в происшедшем. Эта работа не для «разрозненных индивидов», а для тех, кто болеет, боится и переживает друг за друга, и опыт этой работы сопереживания

идет в копилку общечеловеческой памяти, становится достоянием истории. Так что у древней мудрости есть и оборотная сторона: если бы у людей не было семей (читай, любимых, близких, друзей, всех тех, за кого страшно), человечество рисковало бы не содрогнуться от тирании и террора, а попросту их не заметить. Каждый отвечал бы сам за себя, унося с собой за черту боль прозрения.

Святой инквизиции далеко было до подобного осознанного стремления к созданию «атомизированного» общества по той простой причине, что не «вызрела» еще тоталитарная система, способная взяться за дело десоциализации и деиндивидуализации

своих граждан. Преследования врагов веры, как это уже было сказано, велись в разных государствах и разными христианскими конфессиями, в условиях политической и экономической раздробленности, культурной и религиозной разнородности. И все же те далекие вспышки охоты на ведьм при всех их локальных особенностях уже содержали в зародыше механизмы, из-за которых террор становился явлением иного порядка: масштабные репрессии переставали быть лишь карательными мерами и начинали разрушать основы общества. В детях-обвинителях заложена мощная взрывная сила. Святая инквизиция еще не пришла к тому, чтобы предложить подросткам вести слежку за своими родными и близкими, но она с готовностью прислушивалась к детским показаниям. Семейные устои уже дали трещину, взрослые были безоружны пред детскими жестокими фантазиями, здравый смысл пасовал перед грезой.

* * *

К теме детей-обвинителей не раз обращались и историки и психологи. Чаще всего в их поведении видели проявления различных психических расстройств или неустойчивость детской психики, которая не всегда способна четко отслеживать контуры реальности. Диагнозы могут быть различными, и возможно, что отклонения в психике отдельных детей играли роль триггеров во вспышках локальных эпидемий обвинений, вроде Салемских ведьм.

Но на социокультурном уровне появление детей-обвинителей и просто обращение детей в своих игровых фантазиях к теме обвинений и преследований — это особый знак беды. Знак того, что террор и «охота на ведьм» определили не только настоящее этого общества, но уже проросли в его будущее. Эпохи террора могут длиться несколько веков или несколько десятилетий, они рано или поздно проходят, но их духовное наследие надолго их переживает. И мир детей, с присущим ему подражанием миру взрослых, несет этот запал в будущее.

В последние годы, когда речь идет о взаимодействии поколений и о культурных проекциях прошлого, настоящего и будущего, одним из ключевых понятий становится понятие пролепсиса.

Пролепсис подразумевает то, что будущее существует уже в настоящем, это «заданная прошлым структура будущего». И в этом смысле детская игра во взрослых — одно из проявлений этого пролепсиса, одна из форм бытия будущего в дне сегодняшнем.

Таким образом, в детских играх представлена «зона ближайшего развития» общества в целом. Во все исторические эпохи в детских играх и детских фантазиях можно разглядеть своеобразный портрет времени, портрет, в котором присутствуют и черты настоящего, и черты будущего.