Охота в атомном аду

– Если мы с тобой сегодня ликвидируем крайнюю, оставшуюся цель, наше задание будет выполнено, так? – начал я, не очень надеясь хоть в чем-то убедить этот непробиваемый биомашинный интеллект.

– Так, – согласилась Кэтрин.

– А если это так, нам, а точнее, прежде всего тебе, поскольку я-то точно смогу обойтись и без этого, для возвращения обратно нужно будет добираться до одного из действующих спасательных порталов. По прошлой встрече с тобой мне известны четыре таких портала, которые находятся в Восточной Германии, Ливии, России и Иране. Я всё верно запомнил? Или где-то есть ещё какие-то дополнительные «точки» подобного же назначения?

– Нет, всё верно, командир.

Ну, не очень-то я ей поверил, хотя она же всего-навсего инструмент и всей информацией может не обладать. А сколько всего таких порталов и где они находятся – ей могли и не сообщить. Хотя, ладно, четыре так четыре, как говорят у нас, в колхозе – нашим легче…

– А раз всё верно, на текущую повестку дня неизбежно выходит вопрос: как быстро и по возможности незаметно добраться до одного из указанных порталов. При условии, что вокруг нас, культурно выражаясь, полыхает натуральная атомная война и кругом творится полный пиз… в смысле, хаос. Я доходчиво излагаю?

– Да. Согласна.

– Ну а раз согласна, должна знать, что у этого вертолёта, при всём моём уважении к дяде Игорю Сикорскому, дальность всё-таки маловата для перелётов типа того, который нам предстоит. А у этой тётеньки, которую я только что достал из погреба и развязал, тут, совсем близко, в аэропорту Энсхейм, стоит, считай под парами, исправный и заправленный под пробку самолёт типа С-45. И я решил, что этот самолёт может нам пригодиться, тем более что другого мы уже можем и не найти…

– Это понятно, командир, но всё-таки почему она ещё жива?

– Блин, что тут непонятного?! У нас это называется – жизнь в обмен на информацию! Она рассказала всё, что знала, а я за это пообещал её не убивать! Потому она и жива! Что не ясно?

– Обещать можно всё что угодно. Поскольку это логически правильное действие, с точки зрения человеческой психологии. Ведь люди склонны до последнего верить в лучшее. Но это вовсе не означает, что нужно каждый раз обязательно выполнять обещанное…

– А, ну да… Я же забыл, кто ты такая… Раз ты по-другому не понимаешь, слушай приказ: эту дамочку берём с собой и до поры до времени не трогаем! Вопрос о том, кому жить, а кому умирать, будем решать, когда доберёмся до самолёта! Это, надеюсь, понятно?

– Принято, – только и сказала Кэтрин. – Раз вы командир – вам решать. Но таскать за собой лишнего человека – это в нашей ситуации просто ненужные хлопоты.

«Ну, хоть раз чисто формальная должность мне пригодилась», – подумал я, одновременно сообразив, что, пожалуй, эта Клава Ла-Тремуевна могла и услышать что-то из нашего разговора. Конечно, кровать, к которой она была прикована, стояла далеко от двери, да и продолжающиеся взрывы за горизонтом создавали необходимый шумовой фон, но мало ли? Кстати, со стороны мы, наверное, выглядели как некое яркое воплощение бреда сумасшедшего – в полутёмном коридоре, да ещё рядом со свежими трупами беседуют прикинутый в облачение советского танкиста мужик с автоматом Калашникова за плечом и изрядно помятая бабенция в белье и окровавленных повязках. И, кстати, мы начисто забыли о том, что в это время происходило снаружи…

– Ты куда-то собралась? – спросил я у напарницы.

– Вниз. Полагаю, на здешней кухне должна быть вода. Надо привести себя в порядок…

– Тебе помочь или посторожить снаружи? Кстати, а что там, на свежем воздухе, происходит? А то мы как-то отвлеклись…

– Лучше если поможете. Ничего опасного снаружи не происходит, я контролирую обстановку, в радиусе пяти километров точно нет никакого движения. Но знаете, что меня удивляет, командир?

– И что же тебя удивляет? – спросил я, несколько офигев от того, что биороботам из будущего, оказывается, присуще такое старомодное чувство, как удивление.

– С момента нашего прибытия сюда моя аппаратура не фиксирует никакого движения за пределами примерно восьмикилометрового радиуса вокруг нас. Но ещё больше удивляет то, что там не фиксируются и никакие живые объекты, даже совсем мелкие, типа мышей, белок или птиц. И это очень странно…

– И не говори… Хочешь сказать, что за восемь километров от нас вдруг почему-то умерло всё живое? Причём одномоментно и неожиданно?

– Выходит, что так. Но никаких ядерных взрывов или критических повышений радиационного фона ни в самом Саарбрюкене, ни в его окрестностях приборы при этом почему-то не зафиксировали…

– Н-да, ещё одна хренова загадочка. Ладно, будем добираться до аэропорта – может, по дороге что-то и выясним…

И, сказав это, я понял, что на душе становится как-то совсем не комфортно. Ведь современная война ядерным оружием, увы, не исчерпывается, и, не дай бог, нарваться на что-нибудь не столь громкое, пусть лишённое ярких кинематографических спецэффектов, но не менее убойное – например что-нибудь бактериологическое или химическое…

Далее мы с напарницей медленно пошли вниз.