Олег Табаков

Вскоре подвал на Чаплыгина стал известен не только в Москве. Табаков сделал «Табакерку» актерским театром, как хотел, доказав, что актерское мастерство — основа театрального искусства и талантливой режиссуре всегда будут нужны талантливые актеры. О спектаклях студии постепенно начали много писать лучшие журналисты и театроведы. Основания для этого были: хорошо подготовленные актеры, пять спектаклей репертуара, в котором читалась отчетливая художественная программа, и опытные наставники, чья репутация в искусстве была высока. Наконец, сложившаяся атмосфера — знак присутствия индивидуальностей и солидарного коллектива. Последнее — подлинное завоевание педагога-мастера. У него студенты обучались профессии в процессе ежедневной сценической практики, параллельно осваивая многие профессии людей театра. Это рождало редчайшее чувство слаженности, единения коллектива, что невозможно изобразить, сыграть. Во все времена непросто сохранять в своей профессии «смысл общего, что дороже собственного престижа». Эта способность — тоже искусство. Желающих увидеть спектакли Студии было так много, что попасть в крохотный подвальный зал, едва вмещавший 120 зрительских мест, стало практически невозможно. По просьбам публики спектакль «Прощай, Маугли!» часто шел по два раза в один день.

Успех, обрушившийся на подвал в 1979 году, предвещал, казалось, светлое будущее. Все ожидали скорого открытия нового московского театра. Дополнительную надежду вселил триумф гастролей в Венгрии, проходивших летом 1980 года, где зрители с восторгом принимали спектакли коллектива. Все рождало уверенность в том, что у коллектива есть с чего начать свой театр, что ребята имеют на это заслуженное право. Но судьбе было угодно распорядиться по-другому — мечту о театре уничтожили руками конкретных людей. Табаков видел причину в отношении к своему детищу тогдашнего городского главы Виктора Васильевича Гришина. Чтобы открыть театр, требовалось разрешение Министерства культуры либо Главного управления культуры города Москвы, но этого разрешения не выдали. Не помогло ни заступничество сочувствующих людей, ни письма известных людей — С. Рихтера, Д. Журавлева, М. Ульянова, В. Розова… Видимо, не внушал Табаков доверия как руководитель возможного нового театра. И прежде всего по причине неуправляемости. Он часто вспоминал, как после спектакля «Две стрелы» из подвала выскочил помощник Гришина, который бежал к своей черной «Волге» и на ходу кричал Табакову: «Тебе бы только прокукарекать! А там хоть и не рассветай!»

Причина, вероятно, была не только в личных отношениях актера с властями. Конец 1970-х — это не время «оттепели» и надежд после ХХ съезда. В последние годы застоя крепко закручивалось все, что имело признаки нового. Инициатива раздражала, вызывала досаду. Цензура была строжайшая. Иногда доходило до абсурда. Помню, как в спектакле, где героиня конфликтовала с начальником, принимающая спектакль комиссия заподозрила в клетке с птичкой, стоявшей на подоконнике, образ героини. Устроили такой разнос, что логика доказательств и трезвость аргументации оказались бессильны. Так что студия Табакова воспринималась слишком живым и независимым явлением, словом, несколько опередившим время.

Но подвал на Чаплыгина работал. Там по-прежнему шли спектакли, вызывавшие ажиотаж. Большинство из желающих на них попасть были молодыми людьми, ровесниками тех, кто выходил на сцену. Это естественно — каждому поколению нужен свой «Современник». Табаков сопротивлялся несправедливому решению, боролся за жизнь театра, но ни один из предлагаемых им вариантов сохранить студию не прошел. Так закончилась первая «попытка полета»… Попытка создания театра-дома, театра-семьи, а не какой-нибудь лаборатории или авангарда — нормального, русского, традиционного реалистического психологического театра. Мастер тяжело переживал поражение. Для него, человека успешного, все, вместе взятое, стало ударом невероятной силы, потому что он до этого события был человек побеждающий, победительный. И терпеть такой афронт, такое поражение ему оказалось невмоготу. И он заболел! Заболел серьезно, с температурой, с горячкой, как потом напишет, «словно в бульварных романах». Но пришли ребята, он поглядел на их растерянные лица, понял, что им нечего есть. Температура сразу куда-то подевалась, он поднялся со своего одра и стал устраивать их в разные театры. Впоследствии еще в течение двух лет они пытались доказать себе и окружающим, что театр жив. Играли вечерами, ночами, в свободное время от репетиций и спектаклей в театрах, где официально работали. Необходимо добавить: существовал подвал в это время в основном на деньги Табакова.