Привез он нас на пристань в район Дворцовой, сказал выходить и ждать. А сам уехал. Минут через десять этого хмыря подвозит. Тот оконце открывает и нам кивает: присядьте, мол, в лимузин. Познакомились — его Вадимом звали. Настоящее ли имя? А кто его знает.
Он нам сразу, в машине, денег дал.
Шофер перетаскал из багажника на яхту сумки с продуктами и бутылками.
Сколько ему лет? Тогда он сильно взрослым показался, но, если вспомнить, что мне в ту пору восемнадцать стукнуло, все почти вокруг взрослыми выглядели. Если объективно судить, лет тридцать пять ему было, много, сорок.
Короче, взошли мы на яхту, поплыли. Сидим в салоне, матрос стол сервировал. А этот Вадим все пытается, как добрый заботливый папик, нас со Снежанкой напоить-накормить. Мы и рады стараться: не знаю, как она, а я вечно голодная ходила. И хороший шампусик всегда любила — да только мне его не наливал никто.
Словом, накирялись мы изрядно — при этом пассажир, хоть и виски пил, выглядел не таким уж пьяным. Нас учили пьяных играть: взгляд должен плыть, выглядеть в расфокусе. А у него взор не растекся, острый такой остался, подмечающий.
Он к нам со Снежанкой приставать начал насчет отдаться. И тут стремно получилось, потому что она-то на все оказалась готова и безо всякой дополнительной оплаты, за те две тысячи, что он в машине дал. А я строго — нет. Ни за какие деньги. Резко отшивала его, по рукам била.
Не думай, что это я теперь в свое оправдание выдумала. Я правда своих довольно строгих нравов не изменила — а что на эскорт этот дурацкий соглашалась, так ведь куда только безденежье несчастное не заведет! Но я не Сонечка Мармеладова, мне семью кормить не требовалось, поэтому держалась как кремень: пошли вы все лесом, папики, я лучше черные корки жевать буду, чем отдаваться без любви.
Но заказчик тогда на катере куражиться начал. Вывел нас со Снежаной на палубу. Заставил капитана бросить якорь. А теперь, кричит, всем купаться! Начал к кэпу приставать: дескать, отвечай мне по форме, да стой по стойке «смирно». Потом нам со Снежаной: раздеваемся и плаваем голышом. А сам переоделся: в плавках оказался и в халате. Значит, у него в уме заранее это купание сидело.
Я заартачилась, сказала, нет, в воду не полезу, и все. А когда Снежана ему прошептала, мол, тыщонку евро мне накинь, и я тебя, как хочешь, ублажу, что в воде, что на суше. Вадим этот вдруг взбеленился. Откуда ни возьмись, достал пистолет, начал потрясать им, угрожать. А когда капитан попытался что-то супротив него сказать, вдруг бац, и стреляет ему прямо в лоб! Снежана визжать начинает — а он и ей в голову!
Тут я понимаю, что клиент шизу поймал, и я точно следующая буду. А стою чуть сзади убийцы на палубе, и в руке у меня «Вдова Клико», которой он нас поил. Тогда я взяла и шарахнула его этой бутылкой по затылку. Он немедленно в воду упал, прямо в Финский залив, метрах в трехстах от берега.
Что было делать? На яхте нас двое осталось. Я и парнишка-матрос, примерно мой ровесник, может, чуть старше. Я его в темноте толком и не разглядела.
Он немедленно швырнул в воду спасательный круг, потом на мостик побежал, стал прожектором темную воду освещать, искать этого Вадима — но ничего не было видно.
Я поднялась в рубку, меня всю трясет, говорю парню: поплыли домой. И он: поплыли. И предлагает: давай тела капитана и подруги твоей в воду скинем. А я ему: не по-людски это будет, да и не скроешь ничего, вон, палуба вся в крови, и нас тоже забрызгало.
Короче, мы вдвоем взяли курс на яхт-клуб. Помылись по пути в душе по очереди — пока он омывался, катер вел автопилот. Не хотелось, чтобы со следами недавнего преступления на одежде нас на суше задержал первый же патруль.
Когда причалили, совсем рассвело. Мы покрыли тела капитана и Снежаны простынями из спальни, чтобы не сразу в глаза бросались.
Юнга ловко зашвартовался, я ему концы бросала на пирс, он на кнехты их накручивал. Охранник на выходе с пирса мирно спал. Мы с матросом прокрались мимо него и, ни о чем не сговорившись, свалили в разные стороны.
Я вернулась в то утро в общагу и снова долго отмывалась в душе. Думала: я убила человека? Серьезно? Пусть защищаясь, и мой удар не был смертельным, он захлебнулся потом, в заливе.
Но было ясно и почти очевидно, что меня найдут. А потом: следствие-суд-приговор. Дадут мне лет пять, как минимум, за убийство по неосторожности, и то, если сумеют доказать адвокаты, что имела место не-умышленность.
Короче, я решила не ждать, как овца, пока за мной придут. И вознамерилась бежать.
Те часы, которые она провела в Питере после трагедии на яхте, пронеслись словно во сне.
Впоследствии не могла припомнить, в какой последовательности выстраивались события. Что она делала, с кем разговаривала, кого, о чем просила.