Она исчезла

В поселке Горохольцево Московской области на дом некоего Паисия Парсунова, многодетного отца и старосты в местной церкви, напали бандиты. Тот отбился — непонятно как, ведь душегубцев было двое, а он — один, жена его овца, как видно из материалов, и в схватке участия не принимала. Паисий, как он показал на допросе, сам спеленал, стреножил нападавших, вызвал полицию.

А потом, при внимательном изучении, стало понятно, почему и этот случай к двум другим привязали. Бандосы прибыли к дому Парсунова на черной «Ауди А4» с липовыми номерами — аналогичной той, что была засвечена на Ферсмана и у деревеньки Селищи.

Георгий Степанович позвонил своему контакту в МУРе и спросил, как там с операцией «Зонтик»? Проще говоря: пробили ли мобильники, которые светились рядом с местами всех трех происшествий?

— Особо меня интересует одна девчонка, что там крутилась. Она и на Ферсмана болталась в момент перестрелки, и на опушке леса.

Источник ответил, что они работают над этим вопросом и позвонят, как только, так сразу.

Георгию Степановичу вспомнилось, как тогда, в пятом году в Петербурге, он тоже выспрашивал следака-жиртреста, который вел дело: а каковы результаты биллинга? Чьи телефоны оказались в ту ночь все вместе на яхте?

А тот все что-то мычал — хотя, казалось бы, чего определенней, когда расследуется убийство? В ту давнюю пору биллинг как метод сыска начинали применять — и, возможно, тогда он был более действенным, чем нынче: сейчас о нем едва ли не все преступники знают, а в две тысячи пятом многие не ведали.

Но питерский толстяк-следак молчал, и Георгий Степанович принялся искать вторую девчонку сам. Живую. Пока, возможно, живую.

Георгий Степанович.

2005 год

Показания одного-единственного свидетеля ничего не значат. Он может врать, выгораживать себя, быть в сговоре с преступником, чего-то не помнить. Что-то — счесть несущественным, а что-то постесняться рассказывать.

Чтобы вышла стереоскопическая картина, нужны хотя бы двое.

Михаил говорил о том, что девки и убитый грузились на катер на пристани на Дворцовой. Надо начать изыскания оттуда.

До эпохи повсеместного внедрения камер видеонаблюдения оставалось еще лет пятнадцать — впрочем, в Питере она, в отличие от Москвы, до сих пор толком не наступила. Приходилось все выяснять лично.

Охранник-дежурный на пристани помнил, как «две гляди» взошли в ту ночь на борт яхты. И мужичок-бизнюк вместе с ними. Помнил, что привез их «мерс» с водителем в белых перчатках, что таскал этот водила на катер сумки и пакеты с бутылками, продуктами и вещами. Как выглядели девки и тот самый главный пассажир, толком не приметил. Номера «мерса» тоже. И еще сказал, что «мильтоны» (его выражение) его не опрашивали — Георгий Степанович в тот момент опять подивился, почему толстый друг-следак совсем мышей не ловит.

«Мерс» и белые перчаточки водилы — это был след. Вряд ли босс станет заставлять собственного персонального шофера так наряжаться. А если контора со стороны сдала лимузин внаем, тогда перчатки уместны: стильно, дорого-богато.

Вдобавок, как показал охранник, авто привезло к пристани заказчика и девок по отдельности. Значит (по всей вероятности), главного пассажира забирали в доме или в офисе. А для того чтобы съездить за ним и вернуться, лимузину понадобилось, по словам дежурного, минут двадцать. Значит, он жил или работал неподалеку.

И девиц тоже можно через шофера установить. Откуда он их забирал? Из какого дома терпимости — или где они там базируются, эти проститутки? Оставалось искать и расспрашивать.

Римма

Она впервые за последние три дня выспалась. А все потому, что здесь, в роскошном доме Одинцовой, рядом с Пашей, почувствовала себя наконец в безопасности.

Наверное, не надо было огород городить: сначала бежать за помощью к Пану, ехать к нему на дачу, потом — к Паисию. Лучше б сразу бросилась к Синичкину.

Но как бы она ему предъявила своего былого возлюбленного, Мишу?

И как тяжело ей было Павлу всю свою судьбу рассказывать — а тому, наверное, слушать.

Вот она и проявила малодушие. Оттянула неизбежное повествование.

Но в результате этот ее неудачный выбор пути отхода стоил, ни много ни мало, Мишиной жизни. Как она еще сама жива осталась!

Проснулась Римма в одиннадцать. Подошла к окну, глянула в щель из-за плотных штор.

Прекрасный, теплый летний денек.

А внизу, в длиннющем бассейне плавает красивым кролем Синичкин. Рядом шезлонг, в котором развалилась дама лет сорока пяти, с идеальным телом, в идеальном купальнике.

Ревность — давно, казалось, избытое между ними чувство — снова шевельнулась в ней.

С досадой она отошла от окна. Отправилась в ванную комнату, которая, как принято в хороших домах, оказалась смежной со спальней. Снова у нее ничего не нашлось своего: ни зубной щетки, ни свежей блузки, ни, простите, трусиков. От Паисия опять бежали со всех ног.

Слава богу, в гостевой ванной, словно в хорошей гостинице, имелись и запечатанные зубные наборы, и кремики разных родов, и халаты. Хотелось завалиться на час-другой в ванну и забыть обо всем.