Опасное увлечение

— Не надо себя обманывать или строить из себя дурочку, — негромко произнес он, на сей раз подходя к ней сбоку, чтобы она не ударила ногой. — Ты действительно так окрутила беднягу, что тот даже не знает, на каком свете.

Подойдя, он погладил ее по щеке, и она дернулась от него, несмотря на то что цепи крепко держали ее.

— Такая красивая, — прошептал он.

Милли отвела шею насколько могла.

— Ты мне отвратителен.

— Знаю, — вновь засмеялся Доршоу. — У нас с Арджентом много общего, исключая выбор женщин, естественно. Главное, что из-за нашей вечной занятости у нас нет времени за женщинами ухаживать. А когда за даму надо биться с соперником, все вообще усложняется донельзя, и поэтому нам приходится брать дело в свои руки.

Милли собрала свое мужество, посмотрела ему в глаза и задала вопрос, ответ на который ей знать не хотелось:

— Что ты имеешь в виду?

Холодное стальное острие прижалось к ее подбородку и поползло вниз, прорезав газовую ткань на горле и груди и уткнувшись в ложбинку между грудями.

Милли перестала дышать.

— Миллисент Ли Кер, ты украла сердце прямо из моей груди. — Глаза Доршоу горели нешуточной страстью. — И мне ничего не остается, как ответить взаимностью.

Глава двадцать шестая

Милли позволила гневу заглушить страх. Ей надо быть злой, если она хочет выжить. Страх делал ее слабой, безрассудной и путал мысли.

— Арджент ищет меня, — солгала она. — И найдет.

— Не сомневаюсь, что он тебя ищет.

Доршоу прижал скальпель к ее груди не так сильно, чтобы порезать кожу, но демонстрируя, кто тут хозяин.

Гнев сменила паника, которую Милли попыталась побороть.

— Никто тебя здесь не найдет. Никто и никогда. — Скальпель Доршоу прошел над ее сосками, и кружево подалось под лезвием. Милли никогда не забудет звук разрезаемой хирургическим ножом ткани. — Ты принадлежишь мне. Разве не видишь? Я тебя выиграл. Твое тело, твое сердце и твою душу. Ты станешь частью меня.

Он прижал ухо к ее груди, прислушиваясь к биению ее сердца, и Милли едва сдержала рвотные позывы.

— Что бы ты ни сделал с моим телом, моего сердца тебе не получить никогда, — поклялась она. — Оно принадлежит моему сыну.

И еще его разбил мужчина, может даже смертоноснее этого, но точно не такой безумный.

— А моя душа принадлежит мне.

— Неужели? — Схватив ее разрезанный лиф, Доршоу сорвал его, обнажив корсет. — Я понял, что любовь матери — особенная. Почти сверхчеловеческая. Матери сильнее, отчаяннее, привычнее к боли, страху и беспокойству.

Он наклонился, прижав рот к ее уху.

— Их гораздо труднее сломать, чем других женщин. Возьмем, к примеру, твою подругу, милую Агнес. Она билась, как животное. И знаешь, до последнего звала Якоба.

— Ты зверь! — закричала Милли. Под ее ребрами словно бы поднялся темный, тяжелый шар. Сжал ее, отбросив страх и разум. — Ты, урод!

Она плюнула ему в лицо. Надеясь, что он ударит ее. Желая, чтобы он сделал что-то, только бы вырвать ее из этой почти истеричной ярости.

— Ты заплатишь за то, что с ней сделал. Клянусь. Даже если для того чтобы вернуться и достать тебя, мне придется продать душу дьяволу! Я за нее отомщу. И за себя.

Он возбудился, она увидела даже через брюки. Он тяжело дышал, глаза горели, руки дрожали. Свободной рукой он вытер со щеки ее слюну и облизал ладонь.

Милли сжала губы.

— Посмотри, что ты со мной делаешь.

Подняв свой дрожащий скальпель, он недоверчиво хмыкнул.

— Да, Милли Ли Кер, ты не похожа на других. Ты — особенная. Как тебе было скучно с Арджентом! Он ведь холоден, как рыба. Такой немотствующий подранок. Зато с тобой мы похожи. Мы — существа жизни, страсти, экспрессии и опыта. Никогда еще мне не хотелось живой женщины. Не так… — Сглотнув, он отвернулся, и Милли тотчас начала отчаянно дергать цепи, пока он рылся в своей сумке, на сей раз ища какой-то расширитель, явно предназначенный раскрывать что-то нежное. И держать раскрытым.

Движения Милли сделались неистовее, она извивалась и раскачивалась. Что бы тут ни произошло, но с этой штукой к ней он не подойдет. Если ей все равно не суждено выжить, она медлить не будет. Не станет предметом его извращенных утех. Будет биться с ним до последнего. Скорее умрет, чем подвергнется всем его унижениям.

Он выбрал инструменты, осмотрел их и положил на краю стола.

— Интересно, любовь моя, сколько ты сможешь вынести боли, прежде чем отдашь мне свое сердце? Сколько страха и ужаса, прежде чем продашь свою душу? Столько же, сколько настоящая мать, выносившая и родившая ребенка? Или все же меньше?

Первый болт выпал, и Милли, заглушая звук, загремела цепями, якобы в бесплодных женских метаниях.

— Ты никогда не узнаешь, ты, злобное чудовище!

Он застыл, и у Милли перехватило дыхание от мысли, что сейчас он повернется и все будет кончено. Но он снова взялся за инструменты, пряча ненужные в сумку.

— Злобное чудовище? Я? А зло действительно существует?

Тут она и вправду остановилась, чтобы на него посмотреть.

— Ты убиваешь людей. Ради денег, ради удовольствия. Лишаешь жизни тех, кого они любят.

— Да, но разве твой любовник делает не то же самое?

Тут он ее подловил.