Опасное увлечение

Он не решался пошевелиться, опасаясь выкинуть что-нибудь идиотское, вроде как лечь рядом и прижаться к ней как можно теснее. Сделать из своей искромсанной плоти щит ее совершенства.

С черными ресницами, подрагивавшими над разрумянившимися от тепла и сна щеками, она выглядела совсем девочкой. Его поразило, насколько она мала и беспомощна. Конечно, на этой кровати, плыви та вниз по течению Темзы, могла бы, налегая на весла, без труда расположиться дюжина матросов, а миниатюрная фигура Милли едва возвышалась под грудой одеял, которыми ее укрыл Уэлтон.

Бесшумно подойдя к краю ложа, Кристофер замер, подсунул под нее руки и приподнял. Никогда в жизни не обладал он такой красотой. Даже особняк, в котором он жил, ему фактически не принадлежал. Он знал, что многое мог себе позволить, но он никогда не видел смысла копить то, что мог потерять. Если шифу Ву Пин его чему и научил, то презрению к желаниям, ведущим к разочарованию, и привязанностям, несущим лишь страдание.

А со страданием Кристофер был знаком, как никто.

Посреди этой комнаты, выдержанной в умиротворяющих тонах и обставленной восхитительными предметами роскоши, в нем с такой неудержимой силой, что он невольно вздрогнул, вспыхнуло опасное желание. Не вожделение, обуявшее его к ней прошлой ночью, хотя его добрую примесь он не мог не признать, но забившаяся в груди жажда обладания.

Ею, этим, всем.

Странная и неведомая фантазия посреди собственного мрачного дома, одушевившая холодные комнаты. Завораживающее глаз украшение. Мягкие перины с лежащей в них еще более мягкой женщиной манили прилечь рядом, сделаться частью этой фантазии. Она фантазировала каждый день. Не просто женщина, эта женщина. Самая желанная женщина империи и половины Европы.

Его женщина.

Кристофер помотал головой, отгоняя от себя этот морок. Милли — не товар, она — другой человек. Со своими желаниями и привязанностями. Не закаленная тренировками, никогда не подвергавшаяся наказаниям и ни к кому не применявшая насилия. И все же инстинкт, примитивный и властный, обуял его, словно прилив. Лишь одно слово разносилось в этот тихий ранний утренний час, и он сдерживал вопиющую в нем бешеную бурю, едва не разорвавшую сухожилия и кожу.

«Моя!»

Нет. «Нет», — пробормотал себе под нос чуть громче. Милли не его. Он не мог ею обладать и не желал привязываться. У нее была сцена, ее сын, восторженная публика.

У него не было ничего.

Терзаемый тупой болью в груди, Кристофер шептал ее имя. Пришел он совсем не для того, чтобы сделать ее своей, и неважно, насколько страстно требовало этого его тело. Он обещал ее защитить. И в исполнение обещания обязан научить ее самообороне.

Потому что он не всегда будет рядом. Она взяла с него клятву больше не тревожить ее, когда все закончится.

Однако женщина вроде нее никогда не бывает одна. Все время на публике. Постоянно в окружении друзей, поклонников, рядом любимый сын, в ее жизни много людей.

Да, она от него уйдет. И в одиночестве будет Кристофер.

Снова.

Всегда.

Тупую боль сменила ледяная пустота, и в надежде вырвать ее из царства снов Кристофер еще раз, теперь уже громче, произнес ее имя. Она спала как невинный младенец. Ни пушечная пальба, ни заботы, тяготившие ее вечером накануне, не могли нарушить ее сна, едва ее голова касалась подушки. Ни проблеска горького осознания того, что защититься от опасностей мрака можно, лишь став одной из теней этого мрака, существом из глубин бездны.

Здесь, при свете дня, ее ждала жестокая, холодная действительность, и он должен ее к ней подготовить, или она больше никогда не сможет заснуть.

— Милли, — уже в полный голос позвал он, потянувшись тронуть ее за плечо.

Даже несмотря на непомерно большую ночную рубашку, ее тело под его рукой казалось хрупким. Он мог без труда сломать ее. Но он знал, что если его большие, жесткие руки когда-нибудь причинят ее вред, он первый не выдержит и погибнет.

Лишь от одной мысли об этом он терял рассудок… и самообладание.

И он легонько сжал ее плечо. Когда она не пошевельнулась, брови у него поползли вниз, а по телу пробежал озноб.

С ней все в порядке? Не повредила ли она что себе вчера?

Она дышит?

Сорвав одеяла, Кристофер заорал ее имя как оглашенный, не подозревая, что из его глотки может вырваться подобный звук.

Ото сна она очнулась, так резко размахивая руками и ногами, что будь у Кристофера рефлексы похуже, ему не удалось бы перехватить ее запястье за миг до встречи ее кулака с его лицом.

В первый миг глаза, уставившиеся него из-под копны непослушных волос, были стеклянными и испуганными, однако всего пару секунду спустя в них горел гнев.

— Одевайтесь! — приказал Кристофер. — Я должен вас кое-чему научить.

В затуманенном взгляде Милли эмоции и чувства сменяли друг друга с каждым мановением ока, и все были не слишком лицеприятны. Замешательство, раздражение, негодование и, наконец, обличение.

— Который… который час? — хриплым спросонья голосом спросила она, прижимая ладонь к дергающемуся веку.

Ее голос. Только раз слышал он в нем эти ноты, когда она ему сказала: «Если вы меня не поцелуете, я умру».