Обнаженный до пояса, в одних экзотических синих шелковых брюках, свободно обтекавших его длинные, мощные ноги и словно скрывавших их движение. Голые руки выпукло продолжали золотые изгибы его массивных плеч. У Милли пересохло во рту, и вся влага собралась где-то ниже. Столько же на нем шрамов. Его кряжистый торс, сильный и мускулистый, был живым уроком насилия. Порезы исполосовали ребра и твердые, напряженные кубики пресса. И, боже, его плечо и выпуклый бицепс под ним покрывала загрубевшая кожа. Как след старого ожога, но только значительно хуже.
Мужчина, наверняка вызывавший страх в сердцах любого, кто его таким увидел бы. Но почему не у нее? Почему ее волнение, мурашками пробежавшее по спине, нисколько не походило на опасение?
Она не знала. Может, разгадка в том, что он так… так
— Я вас испугал? — спросил он, правильно поняв, почему она замерла.
— Н-немного, — призналась она.
Совсем не одно и то же, осознала Милли,
Однако увидеть всю его грубую, жесткую мужественность было воистину ни с чем не сравнимо. Короче говоря, он был великолепен. В ее голове снова возник образ падшего ангела, поскольку Милли представилось, что никому из смертных не дано обладать такой огромной физической силой. Что здесь, в царстве грубого и неэлегантного человечества, столь восхитительные и отточенные тела просто невозможны, если только они не вылеплены из какого-то другого праха, кроме земной глины. Быть может, из мрамора. Или железа.
Разве он не упомянул, что работал на железной дороге? Его выковали в ямах и железных дворах тюрьмы.
— Я вас испугал? — подошел он ближе, но по дуге, а не прямо.
Ему надо спрашивать? Неужели мужчина вроде него, хищник, не чувствовал страха свой добычи? Боялась ли она? Да. Она была в ужасе. Не только от него, но и от самой себя, от пугающего ее тепла, разливающегося по всему ее телу. От властных, влекущих к нему порывов. От того темного и плотского, что она жаждала от него получить. Сегодня, сейчас он был непоколебимым убийцей — жестоким, циничным и готовым убить.
И она почти наверняка знала, что этот мужчина не причинит ей вреда.
Опаснее всего этот мужчина был прошлой ночью. Дикий и возбужденный, страждущий удовлетворения, которое только она могла ему дать и готова была, если удастся, сама получить. Но больше всего Милли боялась того, что она его хотела. Хотела отдаться ему еще раз и на этот раз насладиться самой. Хотела приказать ему, что делать… и это шокировало ее, поскольку никогда раньше ничего такого не чувствовала.
За вознаграждение она могла воспользоваться его смертоносностью, как этим кинжалом в руке. Натравить на своих врагов, пока их кровь не оросит землю и ее ребенок не будет в безопасности. В этом осознании крылась опасная сокровенная сила. Дающая ей власть чуть слышной командой бросить этого мужчину в бой.
А если? Если он точно так же позволит ей отдавать куда более чувственные команды, распоряжаться его телом? Что, если подчинится ее командам? Взнуздает свою силу и прикажет своему удовольствию? Сдержит кульминацию, прежде чем она не получит свою. Что, если она заставит просить у нее милости, как другие умоляли его?
Господи, с ней что-то не так. Она должна остановиться. Ей нужно контролировать себя, прежде чем она не совершила какой-нибудь непоправимой глупости. Чего-то, о чем оба они пожалеют.
— Вы просто поразили меня, — солгала она. — Я никогда не видела вас… таким.
— Да, вот, — опустил он взгляд на свой торс. — Уэлтон сказал мне, что мои шрамы вас испугают. Может, мне лучше надеть рубашку?
— Нет! — запротестовала Милли. Затем, поняв, что говорит с излишней горячностью, кашлянула, прочищая горло, и сделала вторую попытку, отводя глаза от восхитительного зрелища его обнаженной груди. — В этом нет никакой необходимости, мистер Арджент. Просто скажите, что вы хотите со мной обсудить, и я оставлю вас с вашей… — обвела она широким жестом весь зал, не в силах подобрать слов для описания того, чем он здесь занимался, — с вашей жизнью.
Он крадучись устремился к ней, из-за колыхания его широких брюк казалось, будто он не шел, а плыл по полированному полу.
Милли уже не в первый раз поразило, как такому большому, крупному мужчине удавалось двигаться насколько тихо. Он подошел близко, слишком близко, этот хищник, и тепло его обнаженной кожи сладким трепетом отозвалось в животе Милли.
— Хотите сказать, мое тело не вызывает у вас отвращения? — спросил он, и что-то дотоле неведомое Милли мелькнуло в глубине его глаз.
Она не могла бы назвать это робостью или застенчивостью. И все же эта странная его предупредительность вынудила ее ответить.
— Нет, — повторила она еще раз, на сей раз медленнее. — На самом деле я нахожу его скорее интригующим, нежели отвратительным.