Теперь я не вижу абсолютно никакого основания, которое нам позволила бы смерть в этих сновидениях рассматривать как моральную смерть. Ведь сам Штекель даже в действительной смерти видел всего лишь сильно садистически окрашенный сексуальный акт. Соответственно тому факту, что женщина при сексуальном акте просверливается, девушка, но и женщина, видит себя во сне жертвой садистически окрашенного сексуального акта. Поэтому так пригодны события войны для вспышки неврозов, причиной которых является по существу нарушение сексуальной жизни. Эта война ведется с представлениями о деструкции. Но так как одно представление вызывает другие, родственные ему, то представлениями деструкции во время войны возбуждаются представления, связанные с разрушающим компонентом влечения размножения. Последние представления могут и здоровому испортить существование, как нечто совершенно преходящее и бесцельное, и уже по-настоящему – невротику, у которого и так представления о деструкции преобладают над представлениями о становлении, и который только ждет подходящего символа для представления этой фантазии о деструкции. Молодые индивиды, и особенно девушки, часто видят в сновидении фантазию о том, что они лежат в гробу. Фрейд учит, что пребывание в гробу – это символ пребывания в утробе матери (гроб = утроба матери). Штекель дополняет это учение совершенно правильно тем, что и могила имеет то же значение, что и гроб, «причем «копать» имеет несомненное значение, подобное «сверлить»150
и «рождаться»151 (копать и хоронить152). Так могила становится небом, как и представление людей идет к тому, что из могилы (через смерть) попадают на небо».Больная г-жа М. обладает обширной символикой: она приходит к новой жизни через то, что она, соответственно христианскому учению, умирает во Христе. Если смерть мыслится как сексуальное соединение, что больная, впрочем, показывает многочисленными относящимися к Христу фантазиями, то она должна, как было объяснено ранее, идентифицировать себя с Христом (возлюбленным), превратиться в Христа. Она тоже становится Христом, лежит вытянувшись на полу и утверждает, что она распята, она хочет освободить всех больных; наконец, она, как Христос, является живородной могилой. Проф. Форель (Dr. J.), на которого она «делает перенос», приходит к ней, как Христос в смертную камеру (ее комнату); его «погребают живого», и он опять возвращается на свет в форме виноградной лозы. Виноградная лоза, имеющая значение новой жизни, это – судя по смыслу – ребенок. Иногда и больная говорит, что она превратилась в маленькую Форель. Говорит, что становится маленькой Форель, через то, что с ней грубо обращаются, ее бьют, то есть опять через разрушение. В другой раз ее детородный орган – это стеклянный гроб или разбитая фарфоровая чаша. Здесь лежат кости ее мертворожденного ребенка; кусочки фарфора должны быть мелко растерты с детскими костями и другими оплодотворяющими веществами, проварены и т. д., чтобы ребенок осуществился. Важно, что для осуществления жизни требуется смерть, и, соответственно христианской вере, мертвое оживляется через смерть. Погребение в мифологическом представлении – оплодотворение. Верность этого утверждения буквально внедряется, когда занимаются мифологией.
«Для создания нового поколения, – говорит больная, – должно быть препарировано все тело, из головы (душа) и из сперматического развития в животном возникает новое поколение». «Новозоон (= сперма) – это мертвая ткань».
Последняя фраза показывает также, что сперма понимается как мертвый экскрет. Анализированная Бинсвангером153
Ирма испытывает отвращение к коитусу и пожиранию трупов. Если еда у нее равна половому акту, то труп – сперме, которая при этом воспринимается. У Ирмы также имеется расширенная гробовая символика, но в противоположность нормальному индивиду она долгое время страшится этих представлений: для нормальной девушки представление о погребении становится наслаждением, как только она подумает об «исчезновении» в теле возлюбленного. Молодая девушка сказала Бинсвангеру, «что величайшим счастьем для нее было бы пребывать в теле возлюбленного». Ирма даже иногда думает, «смерть – это красивый мужчина», но это лишь краткое мгновение, потому что вскоре перевешивают представления чистой деструкции с понятным страхом. Чувство Ирма описывает, как: «чувство дикости, прекращение буйства, самоотдачи и того, что тебя одолевает, причем неизвестно, что ты делаешь, и что из тебя станет».