Оправдание Шекспира

Главное, что необходимо помнить, – культурный спектр интеллектуального европейского сообщества XVI века коренным образом отличается от нашего. Этот спектр – явление сложное, имеющее несколько составляющих: христианская мораль и наследие отцов церкви; герметика и каббала; алхимия и медицина; наследие античных мыслителей и филология, создание национальных языков и литератур и Новое знание – основа всех современных наук. И все это не просто сплелось в единый ковер, но дало уникальный сплав, тоже не однородный. В одних его частях присутствовало больше герметики, в других – экспериментальной науки, в третьих всего было поровну. Это, разумеется, наложило отпечаток на творческую тематику и язык произведений искусства. И, конечно, каждый автор (поэт, драматург, ваятель, художник), имея собственный художественный почерк, отдавал дань умственным настроениям эпохи – ведь этим воздухом он дышал. И употреблял в своих писаниях язык и образы господствующей идеологии.

Читая драмы, комедии и трагедии, пришедшие оттуда, видишь, что люди жили тогда столь же бурно, как и мы сейчас. Были они столь же общительны, деятельны, пытливы.

Только в их распоряжении было гораздо меньше истинно научного материала, хотя кто знает, как отнесутся к нашему научному и философскому багажу люди XXIV века. Не покажемся ли и мы им столь же темными фантазерами, какими нам кажутся насельники XV- XVI веков, хотя мы и отдаем должное их успехам в науках, литературе, психологии. Ну и конечно, не было у них мощных электронных множителей информации, которые чем больше ее множат, тем сильнее искажают.

Наших творческих предков не занимало вовлечение масс людей в общение через экран телевизора или виртуальное пространство Интернета. Их волновали кардинальные вопросы бытия, они предавались размышлению над ними без ерничанья и цинизма. У их философии была и своя примесь – мистическое ощущение мира, которое проявлялось вполне осязаемо: лаборатории алхимиков, сочинения мистиков, тайные общества, магия. Император Рудольф II, доктор Ди, Джордано Бруно, Фладд и многие другие были не только мистиками и алхимиками, но и служителями науки, растущей как на дрожжах.

Мужавшая наука рассеивала мистическое ощущение, а отбросив через столетия магию, выплеснула с водой и ребенка. И, созрев за четыре века, так в этом преуспела, что, по-видимому, мы, нынешние, именно это теперь расхлебываем. Фрэнсис Бэкон, начертавший пути новой науки, был тем двуликим Янусом, который, как пограничный столб, отделял старую, схоластическую науку от «нового знания». Взгляд, высвечивающий прошлое, углублялся так же далеко, как и устремленный в будущее. В прошлом Бэкон доискивался истин в мифах древних, в будущем видел торжество новой науки над природой, подчинение ее человеку.

Разнообразие природы мыслилось им, несмотря на очевидный хаос многих существующих представлений, как проявление мировой гармонии. У ученых было тогда сильно мистическое ощущение родства человека с природой, причастности к тайнам бытия, к его началам и целям. Бэкон в этом смысле был человеком своего времени. Но он принадлежал и будущему, сам об этом писал. Данное им науке ускорение привело к величайшим научнотехнологическим достижениям. Такова была его цель, хотя материальные ее воплощения он предвидеть не мог. Не думал он, что успехи науки, возвеличивающие разум, истребят мистическое ощущение причастности человека к мирозданию, то, что Бэкон называл «магией персов»: «У персов, – писал он, – магия считалась возвышенной мудростью, знанием всеобщей гармонии природы» [112]

. Влияние бэконовской мысли и его личности на европейскую культурную жизнь – еще одна черта эпохи.

У нас в душе еще остались какие-то крохи елизаветинского мироощущения, мы осознаем их только в прямом общении с природой – в лесу, на берегу реки, моря, на вершинах и склонах гор, созерцая звездное небо, слушая прекрасную музыку, читая великих поэтов.

Утратив окончательно мистическую причастность к гармонии, разлитой в природе, люди разучатся любить Баха и Бетховена, Шопена, Рахманинова, Моцарта. Выйдут из надобности и перестанут существовать мелодии. И не нужна им будет девственная природа, а только регулярные парки, зоопарки, а вместо музыки – дробные ритмы и безголосые раскрученные певцы и певички. Вместо изящной словесности – заполняющее досуг чтиво. Когда-то Бог смешал языки: ишь чего человеки возомнили – могут построить башню до неба. И вот теперь человек не просто хочет добраться до небесных звездных палат, он в самомнении своем считает себя равным Вседержителю, забыв Его слова, обращенные к Иову: «Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь… Где путь к жилищу света, и где место тьмы?… Знаешь ли ты уставы неба и можешь ли установить господство его на земле… Кто вложил мудрость в сердце, или кто дал смысл разуму?… Твоей ли мудростью летает ястреб…» [113]