Оптимизм, который убивает. Большое исследование человеческой опрометчивости

Я пришла к Джексону в его некоммерческую организацию Институт земли (Land Institute). Это пространство, которое занимает площадь в семьсот акров[75] у берегов Смоки-Хилл в городе Салине, заполненное золотыми полями, высокотравьем и временными помещениями. Джексон прекрасно знает историю этих земель, начиная с тех времен, когда ледники сгладили местный неровный рельеф в прерии

[76]. Он родился во время Пыльного котла 1930-х годов, когда фермеры выкапывали пересохшую землю, бороздя луга, чтобы высадить больше пшеницы в условиях засухи. Почва поднималась в небо и закручивалась штормами, которые затмевали солнце. Черная грязь скапливалась у дверей домов как снег после вьюги. Воздух заряжался статическим электричеством, которое замыкало двигатели машин и оставляло их на обочинах дорог. Облака пыли доплыли из Великих равнин до самого Восточного побережья, где скрыли статую Свободы и Капитолий в коричневом тумане.

Стремление к быстрым победам питало как времена Пыльного котла, так и раннюю золотую лихорадку. Первые золотоискатели обогащались, отбирая добычу у других. Фермеры пыльных районов, которые пахали прерию, чтобы посадить пшеницу, снижали цены и разоряли почву, что привело к катастрофе. Сотни тысяч людей потеряли свои фермы, еду и жизнь. Джексон, которому перед нашей встречей в 2016 году исполнилось восемьдесят, до сих пор хранит учетные записи своего отца об урожае, начиная с 1934 года.

– В день, когда я родился, пыль летала повсюду, – сказал он мне.

Сегодня миллионы акров канзасской пшеницы, кукурузы и сорго[77] уходят не в небо вместе с пылью, а в реку Смоки-Хилл и другие водные пути. Вязкая река принимает плодородную почву, смытую с ферм проливными северо-западными дождями. Однолетние культуры с короткими корнями не могут удерживаться за верхний слой почвы и вымываются из нее. И чем больше стоков, тем больше фермерам требуется удобрений, воды и энергии для посевов. Джексон понимает, что это проблема не одного сезона: она тянется уже долгое время. Мутная река напоминает ему об ошибке, допущенной человеком тысячи лет назад.

Homo Sapiens бродят по планете более миллиона лет, но сельским хозяйством занимаются только последние десять тысяч. Когда люди впервые начали сажать зерна в Плодородном полумесяце (современный Ближний Восток), они выращивали однолетние культуры: в течение года растения обрабатывали, а затем сажали заново, как мы делаем с ноготками или геранями в наших садах. Семена от однолетних культур было легче собирать и высаживать заново, а первые фермеры часто перемещались с места на место. Вероятно, такие растения были привлекательны, потому что росли быстро – всего за один сезон – и по определенным признакам их было проще разводить, например, кукуруза сохраняла свои семена. Их можно было собрать, чтобы посеять в следующем году на новом месте. Многолетние же растения отнимают больше времени, и их труднее разводить: семена нужно оберегать от осыпания, как это бывает у рассеивающихся головок одуванчиков. Такие семена труднее собрать и перенести на следующее место стоянки кочевников.

Однако дикие растения, плоды которых добывали наши предки охотники-собиратели, были многолетними, подобно тем, что веками росли на полях Среднего Запада до Пыльной чаши. Многолетний дикий рис когда-то был основным источником питания китайской цивилизации. Большинство древнейших зерновых очень отличалось от тех, что мы едим сегодня.

Сегодняшние монокультуры[78] однолетней кукурузы, сои, риса и пшеницы простираются по всему земному шару и требуют много труда, ресурсов и удачи для того, чтобы дать урожай. Из-за однообразия культур фермы становятся уязвимыми к болезням и вредителям, а для уничтожения насекомых и сорняков требуется мощный арсенал. Плодородный верхний слой почвы вымывается; почва обрабатывается каждый год для очередной посадки и лечится искусственными удобрениями. Годовой цикл обработки почвы и посев – это ритуал, соответствующий культуре, которая склонна расходовать все ресурсы и начинать заново, вместо того чтобы вкладываться в их многолетнее использование. По мере того как планета нагревается, возрастает риск засухи и наводнений, а на горизонте вырисовывается угроза очередной Пыльной чаши.

Большинство фермеров измеряют стоимость своего продукта на основе годового сбора – сколько тонн урожая они получают за год с акра посева. Используя только этот показатель, фермеры никогда не увидят опасности сильной засухи, пока пыль уже не начнет подниматься. Однако показатель годовой доходности – это не произвольное число, а рыночная необходимость, которая определяет выживание фермы.