Орда (Тетралогия)

— Ну, Гамильдэ, подвинься! — усаживаясь на кошму, подмигнул побратиму нойон. — Сейчас расскажу тебе одну занятную вещицу. Слышал ли ты когда-нибудь об истории, случившейся с одной пьяной меркиткой?

Глава 2

Осень 1216 г. Юго-Западная Монголия

УГОЛЦЗИН-ТОЛОГОЙ

И вот — гоню коня,

Лечу сквозь мглу ночную...

Тань Сы-Тун. Пишу, сидя в седле(перевод Л. Черкасского)

Выл ветер, бросая в лица всадников холодную песчаную пыль, вокруг, насколько хватало глаз, тянулась пустыня — жёлто-коричневые пески, барханы, голо и пусто, лишь кое-где виднелись редкие заросли саксаула и тамариска да безводные русла высохших рек. Шёл пятый день пути, которому пока что не было видно ни конца, ни края.

— Господин! — перекрикивая ветер, обернулся к Баурджину проводник — седой и морщинистый старик, несмотря на свой возраст ещё вполне жилистый и сильный. — Скоро будет хребет, а сразу за ним — урочище, там и заночуем. Прикажи ускорить ход, князь, хорошо бы успеть в урочище к вечеру!

Молча кивнув, нойон махнул рукой и хлестнул коня плетью. Следом за ним ускорились и остальные караванщики. Если б не запряжённые в тяжёлые повозки медлительные волы, можно было бы двигаться куда быстрее, правда, тогда пришлось бы бросить повозки, а так можно было бы поступить лишь в крайнем случае — песчаной бури или внезапного вражеского нападения. Да, конечно, в повозках не имелось ничего особенно ценного для каравана — лишь богатая одежда, золотая и серебряная посуда, парчовые и шёлковые ткани, украшения и прочая дребедень, вполне даже необходимая — ну, не являться же господину наместнику нищим! Население Ицзин-Ай — в основном торговое: купцы, караванщики, обслуга проходящего через город Великого шёлкового пути. Вот пусть и видят: Повелитель Чингисхан — человек не бедный, а его представитель Бао Чжи вовсе не нуждается во взятках. И, кроме того...

— Понимаешь, нойон, ты должен произвести впечатление временщика, причём, такого временщика, которому и этот город, и его жители, и богатства — нужны, как пятая нога собаке, — инструктировал перед самым отъездом Елюй Чуцай, киданьский мудрец, ещё не так давно служивший цзиньцам, но попавший в плен и, волею Чингисхана, ставший одним из мудрейших вельмож нарождавшейся Монгольской империи. Высокий и представительный, с узкой седой бородой и звучным голосом, кидань сильно напоминал князю некоего Елюя Люге — правителя «стального» киданьского царства Ляо, возрождённого к жизни не без помощи самого Баурджина.

— То есть ты в Ицзин-Ай как бы на время, быть может — на очень короткое, но, может — кто знает? — Елюй Чуцай покачал головой. — Ведь нет ничего более постоянного, чем временное. Это прекрасно знают шэныли из Ицзин-Ай.

— Вот как? Там есть и шэныли?

— Есть, есть — как же без мудрецов и чиновников? Они не должны видеть в тебе нечто незыблемое, постоянное... должны действовать свободно, даже, может быть, на первых порах, не особенно с тобой считаясь.

— Как это — «не считаясь»? — нехорошо прищурился князь. — Я наместник, или собачий хвост?

— Вот-вот! — мудрец улыбнулся. — Так ты и должен рассуждать, как рассуждал бы на твоём месте любой вельможа. Да, городские чиновники должны испытывать перед тобой трепет... который вовсе не помешал б им втихаря обтяпывать свои делишки — мздоимствовать, покровительствовать разбойникам, воровать из казны... Ну, что тебе об этом рассказывать, ты ведь не так давно вернулся из Ляояна, сам должен всё хорошо понимать.

— Да понимаю, — махнул рукой Баурджин.

Елюй Чуцай погладил бороду и потянулся к кувшину:

— Ты не сиди, как истукан, князь! Давай-ка выпьем немного.

— Выпьем? — нойон удивлённо вскинул брови. — Вот уж не ожидал даже услышать такого слова от ближайшего советника Великого хана!

— Я сказал — «выпьем», а не «напьёмся», — внезапно расхохотался мудрец. — В этом большая разница. Вино — прекрасно, если сближает.

— И если знать меру, так?

— Нет, не так, князь, — кидань прищурился. — Не надо себя ограничивать в мелочах, нужно понимать лишь одно: вино — для людей, а не люди для вина.

— Ну, — не удержался от улыбки нойон. — Так про любую вещь можно сказать, и почти про любой дело.

— Да, — Елюй Чуцай важно кивнул. — И в этом — мудрость. Пей, пей, Баурджин-нойон, не думаю, чтоб это прекрасное вино смогло сказаться на умственных способностях такого человека, как ты!

Баурджин усмехнулся:

— Ты поставил три кружки, мудрец! Для кого третья?

— Сейчас придёт Шиги-Кутуку, он у Повелителя. Знаешь, мы хотим видеть Каракорум великим и прекрасным городом... — кидань на миг помрачнел. — Пока же это лишь сборище глинобитных хижин. Ничего, дайте срок!

— А этот дворец, в котором мы сейчас сидим, вовсе не так уж плох, — вскользь заметил нойон. — Цзиньцы строили?

— Проект архитектора Ба Иня, — кивнув, пояснил мудрец.

— Постой-ка! Не тот ли это Ба Инь, из Ляояна, приятель поэта Юань Чэ?