Перед указателем «Дерновка» Руперт свернул с трассы на просёлочную дорогу. Скорость пришлось сбросить, ведь началась глубокая колея, в которой то и дело появлялась скользкая грязь и мутные лужи неизвестной глубины. За окном раскинулся чисто деревенский пейзаж, на полях стояли припорошенные первым снегом стога сена, вокруг них разгуливали лошади, а у дороги покосились ветхие заборчики, едва удерживавшие собственный вес.
Они выехали в день выписки. Никто не говорил этого вслух, но все понимали, что эта возможность может стать последней для Германа. После микроинсульта старик едва мог передвигаться без трости, часть онемевшего лица так и не восстановилась, левая рука и вовсе не двигалась. А ещё он постоянно уставал и мёрз. Даже в машине он укрылся пледом.
— Я думал, что на такой дороге будет сильно трясти, — произнёс Руп.
— В первый раз, когда я сюда ездил на этой машине, так и было, — Герман высунул здоровую руку из-под пледа и принялся жестикулировать. — Когда я вернулся в Альгрид, то сразу заменил заводские шины и пересобрал подвеску. Теперь идёт мягко, как ковёр самолёт!
— Так вы ещё и механик? — раздался сонный голос Мари.
Изначально, Бардо не горела желанием ехать, но то ли она проявила жалось к Герману, то ли бесплодные недели становились уж слишком унылыми.
Руп глянул на Мари через зеркало. Она улеглась на заднем сиденье, подложив сумку под голову. Прядь волос упала ей на лицо, и Руперт в который раз поймал себя на мысли, что находит её привлекательной. Он мотнул головой, постыдившись — они были родственниками.
— Если чему-то научился на фронте, — дворецкий вырвал Рупа из раздумий, — то руки этого уже не забудут.
— Ещё и воевали? Райан не упоминал.
— В молодости служил военным механиком. Когда Старая Релия вступилась за Астрасию, в войне с Баллашидом, наш батальон одним из первых отправился на фронт. Я состоял в корпусе снабжения: возил на грузовике провизию и разные припасы. Это были самые первые грузовики, которые начали у нас производить. Чудо техники, на тот момент! Однажды на нашу колонну устроили засаду, тогда и случился мой первый и последний бой. Одного раза на всю жизнь хватило, — вспоминал Герман. — Если бы не этот дурацкий морской договор, никто бы Релию в это не втянул, а сама Астрасия не вела бы себя так дерзко.
— Расскажите ещё о молодости, — перевернулась на бок Мари. — Это так убаюкивает.
Герман усмехнулся и продолжил:
— Юность я провёл в этих краях. Мы жили на ферме, весьма недурной по тем временам. Сейчас на том месте птичник стоит, а сын мой живёт на окраине. Родился я в большой семье, у меня было шесть братьев и три сестры. Маленьким я всем хвастался, какой я богач, — тепло улыбался старик. — С годами моё богатство поубавилось, но я рад, что не остался совсем бедняком.
Заходя в поворот, Руперт задумался о собственной бедности. Вернувшись в Альгрид, он мог посчитать себя нищим, но тогда он не знал, что члены Ордена — тоже его родственники. Пусть он и не мог точно определить степень родства.
«Выходит, я даже без Райана не бедняк?».
— В восемнадцать меня с парой друзей забрали в армию, но служить вместе не довелось, — продолжал Герман. — Как вернулся с фронта, узнал, что родители развелись. Ферму они продали и купили раздельное жильё помельче. Отец тогда перебрался в Альгрид и предложил мне работу у Свиверов. Я сразу согласился. Не помню, кем я числился по бумагам, но занимался всем подряд, а жил вместе с отцом. Каждое утро мы ездили в особняк на телеге нашего соседа; тот, кажется, на лесопилке работал. Мы расплачивались с ним чекушкой раз в неделю, — Герман прикрыл глаза, а голос его стал вялым. — Женился я поздно, ребёнка мы завели ещё позже. Примерно тут моя молодость и заканчивается.
Старик погрузился в сон, под мерное урчание двигателя. Руперт вспомнил, как перед поездкой открыл дневник брата. Райан писал:
«Интересно было бы посмотреть, как Райан прибирается и протирает тарелки, — подумал Руп. — Не удивлюсь, если он что-то разбил. А вот Герман…».