Ороро

Закончив есть, он перебрался в приготовленную мягкую постель, свернулся в клубок, глубоко вздохнул. Он почувствовал, как Ингрэм накрыл его одеялом и осторожно пригладил волосы, и, довольно улыбнувшись, заснул.

Дневники Цертера

После нашей миссии я вернулся в город в плачевном состоянии. Более того, несколько лет безвылазных работ над заклинаниями и артефактами сказались на моем здоровье, оттого побочные свойства триштрама не замедлили проявиться во всей красе. Я доставил много хлопот нашим целителям и волнений Вортару, но не жалею, что принял это опасное снадобье, чтобы продержаться до встречи с остальными – и не использовать метку перехода, заключенную между мной и госпожой Урухой. Орохин остро воспринимает все, что касается ее, он здорово обозлился бы на меня за это. Хоть нам и приходится много работать вместе, но мы впервые оказались наедине и на столь долгое время. При близком общении оказалось, что Орохин вовсе не столь задирист и отчаян, как ведет себя рядом с другими.

Вортар приказал мне следующие несколько месяцев не перетруждаться и грозился самолично следить за этим. Он твердо вознамерился заняться моим здоровьем, да и сам решил вплотную изучить воинское искусство и, кажется, намерен занять этим и меня, чему старейшины оказались очень не рады, но он привел им веский довод – чтобы использовать мои способности наилучшим образом, нужно позаботиться о моем теле; сказал, что лучше действовать медленно, долго, но наверняка, чем истощить мои силы в попытке достичь мгновенного успеха. Порой кажется, он столь дружен со мной лишь потому, что я очень важен для его плана; я не против – лучше так, чем вновь стать чудаком-одиночкой. Его сильно задела собственная реакция – страх и бездействие – на высших тварей. Он крайне зол и разочарован в себе – оттого вдвое усердней обычного. Мне нравится, что он направляет свой гнев в деятельное русло. Плоды этой миссии мы будем еще долго пожинать.

глава 12

Прошло двенадцать дней. За это время Ороро призывали в Нижний мир трижды: чтобы отправиться вместе с Вортаром и группой тэйверов к источнику кристаллов-накопителей, чтобы найти и доставить некоторые ингредиенты для снадобий для Цертера и чтобы присутствовать на плановом Совете старейшин, где те решали, приносит ли он достаточно пользы тэйверам, позволить ли ему и дальше оставаться в живых.

Каждый раз вынужденный уходить и оставлять Ингрэма одного, Ороро испытывал страх, тревогу и вину и изо всех сил бодрился и пытался не подавать виду. Он понимал, что Ингрэм, пока не задававший вопросы, наблюдал за ним, делал какие-то свои выводы, и Ороро чувствовал себя, как излишне перетянутый канат, который вот-вот порвется от натяжения после очередного сильного рывка. С этим следовало что-то делать. Времени на медитации постоянно не хватало. Темнота Ингрэма, которую тот теперь взял за привычку предлагать Ороро по возвращении, замечая, насколько тот устал и расстроен, помогала, но этого было мало.

Как бы хотелось, чтобы и сестра, и Ингрэм были всегда рядом, чтобы не приходилось никуда бегать по чужим поручениям, чтобы не было Голода, который все портил и которого Ороро ужасно боялся! Мерзкий Голод! Мерзкий он сам – воплощение этого Голода, проклятое отродье, опасное, неконтролируемое, которое нужно убить или держаться от него подальше. Так считали все, кроме сестры и Ингрэма. Даже зная о его злодеяниях, они оставались рядом. Ингрэма, конечно, это задело гораздо сильнее – сестра по крайней мере с самого начала все знала, и Ороро не убил ни одного тэйвера (пока что) и уж тем более того, к кому сестра была бы привязана, как Ингрэм к Анн. Разумеется, ничто не будет, как прежде. Глупо было бы надеяться на это, может быть, однажды Ингрэм окончательно решит убить Ороро, но… но… Пока Ингрэм ждал его, беспокоился о нем, заботился, ерошил волосы таким уютным, домашним жестом… Ороро не мог отказаться от этого, даже самой малости, хоть крохи тепла в этих огромных холодных мирах, где его боялись и ненавидели за то, кем он не выбирал родиться.

Ингрэму становилось много лучше. Он снова вставал рано, до рассвета. Старался двигаться как можно тише, но чутко спящий Ороро все равно просыпался и, делая вид, что все еще спит, наблюдал за ним. Одевшись, Ингрэм готовил травяной настой, покидал комнату, выходил из постоялого двора и шел вдоль перекошенной живой изгороди, мимо пышных цветников, по старинным улочкам сонного, только пробуждающегося города, забирался на крышу заброшенной колокольни и подолгу стоял, обратив лицо к украшенному перистыми малиновыми облаками горизонту, едва умытому рассветной дымкой. Встретив восход солнца, возвращался в постоялый двор. Ороро, следовавший за ним из тревоги и всяческих опасений, опережая его на шаг, успевал вернуться первым и юркнуть в постель, прежде чем он открывал дверь их комнаты. К этому времени настой успевал приготовиться и остыть. Выпив его и умывшись, Ингрэм спускался заказывать завтрак, и лишь тогда Ороро выползал из постели и присоединялся к нему.