Оруэлл: Новая жизнь

Присутствие сорока тысяч британских и индийских солдат в Бирме рассказывало свою собственную историю. Вырубленные леса, поиски нефти и рисовые картели породили горькое недовольство. Одна из первых журналистских работ Оруэлла, написанная для французской газеты Le Progrès Civique в 1929 году и озаглавленная "Как эксплуатируют нацию: Британская империя в Бирме", отмечает, что "британцы грабят и обворовывают Бирму совершенно бессовестно", а "всевозможные посредники, брокеры, мельники, экспортеры нажили колоссальные состояния на рисе, при этом производитель, то есть крестьянин, не получает от этого ничего". Все это было бы легче перенести, если бы политическое положение Бирмы не было столь аномальным. Формально страна являлась частью Индии, и большинство административных и экономических решений, которые оказывали на нее влияние, исходили непосредственно из Калькутты. Но первые предварительные шаги к индийскому самоуправлению, воплощенные в реформах Монтагу-Челмсфорда 1918 года и Акте об Индии 1919 года, не имели бирманского эквивалента: потребовалась волна националистической агитации, чтобы появился Акт о правительстве Бирмы, принятый через год после приезда Оруэлла, который предоставил Бирме собственного губернатора и законодательный совет из выборных представителей коренного населения.

Однако все это не оказало особого влияния на растущую волну национализма. Время пребывания Оруэлла в Бирме было отмечено не только серией протестных движений - восстание Генерального совета бирманских ассоциаций против закона 1923 года, антиналоговая кампания под руководством буддийских монахов-диссидентов, подъем Wunthanu Athins, "патриотических обществ", которые стремились предложить бирманцам альтернативные, неколониальные школы - он был частью учреждения, на которое были направлены эти все более жестокие протесты. В разведывательных отчетах 1920-х годов описываются "беспорядки и нападения на государственных служащих", которые вынудили правительство направить "200 военных полицейских, призванных в недовольные районы". Опять же, контраст с колониальной администрацией в Индии был поучительным. За три с половиной десятилетия, прошедших с момента аннексии, бирманские власти не располагали разведывательной сетью, которая позволяла их индийским коллегам предвидеть и подавлять беспорядки. Как следствие, тринадцатитысячная полиция и девяносто британских надзирателей редко могли предсказать или сдержать внутреннюю оппозицию британскому правлению. Точку, в которой политические мятежи переросли в общее беззаконие, иногда было трудно определить: во всяком случае, бирманская статистика преступности за 1923-4 годы отмечает сорок семь тысяч зарегистрированных инцидентов; в 1924-5 годах было совершено более восьмисот убийств; 25-процентный рост зарегистрированных преступлений в 1925-6 годах включал "несколько случаев ужасной дикости". Как сказал один из друзей Оруэлла, "это было жестко, даже по стандартам колледжа в Итоне". Число заключенных в тюрьмах колебалось на уровне шестнадцати тысяч человек, и в год происходило около семидесяти повешений.

Можно только представить, какой эффект все это произвело на мальчика-подростка, только что приехавшего из Англии. Если с одной стороны Бирма была ужасающей, живописной и варварской, то с другой - она была одновременно решительно иерархичной и совершенно обыденной: мир климатических крайностей (палящая жара с февраля по май, четырехмесячный муссон, а затем короткая зима, во время которой, по выражению "Бирманских дней", "Верхняя Бирма казалась призраком Англии") и джунглей, поросших тиграми, ее протоколы регулируются официальным "Гражданским списком", ее внешняя граница - холмы Ва, например, у границы с Китаем - регулярно погружается в анархию. Мандалай, где Оруэлл начал свое обучение, имел репутацию довольно неприятного места. Моэм вспоминал улицы, "пыльные, многолюдные и залитые ярким солнцем". Жизнь экспатриантов была сосредоточена в основном в британском форте, площадью в милю и расположенном отдельно от разросшегося квартала местных жителей. Здесь, в полицейской школе, под руководством директора Клайна Стюарта, о котором один из современников вспоминал как о "гигантском шотландце с соответствующим характером и мускулами", царил строгий режим: за побудкой следовали строевые занятия на плацу для парада , девяносто минут военных учений и уроки бирманского языка, хиндустани, права и полицейской процедуры, с частым обращением к Индийскому уголовному кодексу. Обучающихся помощников суперинтендантов, находящихся за восемь тысяч миль от дома и часто подверженных депрессии (одна комната постоянно пустовала после того, как ее последний обитатель покончил жизнь самоубийством), поощряли поддерживать бодрость духа.